– Значит, вашим сотрудникам повезло. Но везет не всем. Каждый человек имеет право на то, чтобы кормить свою семью!
– Вы социалистка? – Клод побледнел.
– Нет, коммунистка.
Клод бросил ложку в стакан с чаем и забрызгал скатерть.
– Не хотите круассанов? – Бланш протянула подруге и мужу серебряную корзинку, но они отказались. Вскоре после этого Клод откланялся, бросив на Бланш долгий многозначительный взгляд, который не оставил сомнений в том, что он думает о Лили.
А Лили даже не дождалась, пока Клод покинет террасу, и выпалила:
– Я знаю, что он твой муж, и знаю, что не должна так говорить, но… он ужасен!
– Нет, это не так, – заверила ее Бланш. – Совсем не так! Клод великодушен, но не хочет это демонстрировать, потому что боится показаться слабым. Он очень заботится о своих сотрудниках! Но ведь он француз…
– Народ Франции меняется! Он пробуждается ото сна. Как раз вовремя.
– Наверное, что-то меняется. – Новый премьер-министр Леон Блюм был социалистом, членом Народного фронта – но сердце Франции оставалось непоколебимо консервативным. Католическим. – Но большинство парижан такие же, как Клод. Дело не в том, что они равнодушны. Просто они настроены на другую волну.
– Но твои друзья в баре… Они не такие.
– Нет, – Бланш подумала о своих собутыльниках, таких же бесприютных, как она сама. – Они американцы, и им наплевать на французскую политику, пока она не мешает пить абсент. Они любят Францию, но они не отсюда. Франция для них – отдых от реальности.
– Значит, ты часть Франции? Это твой дом?
– Я… я… я не знаю. – Бланш больше не считала себя американкой, но еще не чувствовала себя стопроцентной француженкой. Особенно в сердечных делах. – У тебя ведь тоже нет дома? Ты просто плывешь по течению. Ты даже не рассказала, откуда ты.
– Это другое дело. У меня нет дома, потому что мой дом исчез. Разрушен. А Америка никуда не делась. Я слышала, что это великая страна. Надеюсь, что когда-нибудь поеду туда.
– И да и нет. Я хочу сказать, что Америка несовершенна.
– Франция тоже.
– Никто не совершенен. Даже ты, Лили. – Бланш хотелось сбить с толку новую подругу, которая стала раздражающе самоуверенной.
– Ты должна понять, кто ты, Бланш: американка, француженка или еще кто-нибудь? Ты должна что-то отстаивать.
– О, неужели! Я должна? – Бланш подняла бровь. – Как ты?
– Да! – Лили бросила скомканную салфетку на тарелку и встала. Она решительно кивнула. – Да, как я, как другие люди. Не такие, как эти… – она указала на террасу, заполненную довольными, хорошо одетыми людьми. – Благодарю, Бланш. Но твой «Ритц» не для меня.
– Тогда ты оставишь сандвичи, серебро и салфетки, верно? Раз все это тебя так оскорбляет. – Лили вспыхнула и снова села. – Послушай, Лили, – Бланш перегнулась через стол. – Ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о «Ритце». Ни о Клоде, если уж на то пошло. Ни даже о Париже. Ты не имеешь права делать такие заявления! Ты не можешь вторгаться в жизнь людей и рассказывать им, какие они ужасные.
– Ты сама меня пригласила, Бланш. – Лили попыталась беззаботно пожать плечами. Но она выглядела испуганной; ее веснушки, казалось, потемнели на бледном лице.
– Я хотела поделиться с тобой частью своей жизни – так поступают друзья. А красть серебряные приборы и салфетки – как-то не по-дружески.
Лили сунула руку в сумку и украдкой выложила оттуда все, о чем шла речь. Она оставила только еду, и Бланш не стала уличать ее в этом.
– Прости меня.
– Больше так не делай. Если тебе что-то нужно, попроси у меня. Ты мне нравишься, Лили, хоть я и не знаю почему. Может, дело в том, что ты заставляешь меня думать о вещах, которых я стараюсь избегать. И, видимо, мне это нужно.
– А я заставляю?
Бланш кивнула, с облегчением увидев, что Лили – очень довольная – улыбается, снова становясь похожей на Ловкого плута.
– У меня давно не было близких друзей. Иногда мне одиноко.
– Здесь? В «Ритце»? – Глаза Лили были огромными; в них Бланш отразилась такой, какой, наверное, видела ее сама Лили – заколдованной Алисой в Стране чудес.
– Да. Мне нравятся эти люди. Думаю, они по-своему интересны, хоть и не всегда понимают это. Но, видимо, я не так похожа на них, как мне когда-то казалось. По правде говоря, я не уверена, что хочу быть такой, как они.
– Ты мне тоже нравишься, Бланш. Ты великолепна. Я нужна тебе, и слава богу, я здесь. – Лили дважды хлопнула в ладоши, встала, наклонилась и поцеловала Бланш в щеку – только в щеку, к огромному облегчению Бланш. Потом взяла перчатки, сумку и зонтик, собираясь уходить.
– Может быть, я тебе тоже нужна! – крикнула ей вслед мадам Аузелло. Лили улыбнулась и помахала рукой, не замечая устремленных на нее пристальных взглядов. Одинокий, ярко украшенный маленький буксир, плывущий среди гордых больших кораблей.
– Может, и нужна!
На следующий день Бланш доставили небольшой букет фиалок.
Спасибо за приглашение, и прошу прощения за грубость, недопустимую для гостя. Я не привыкла к роскошной жизни, но, может быть, ты меня всему научишь. В следующий раз ты узнаешь кое-что обо мне. Я покажу тебе часть своей жизни – ведь так поступают друзья. Я покажу тебе Францию, настоящую Францию. В следующую среду обедаем вместе.
С любовью, Лили.
Какая странная записка! Эта забавная иностранка, которая пробыла здесь всего несколько дней, в то время как Бланш прожила в Париже почти пятнадцать лет, собиралась показать ей Францию?
И все же Бланш с нетерпением ждала следующей среды. Она хотела, чтобы Лили разбудила ее, сказала и показала что-то, открыла ей глаза. Наверное, именно для этого она пригласила Лили в «Ритц». Ей нужен был кто-то, кто поможет видеть дальше позолоты и блеска, которые ослепляли Бланш в последние годы, с тех пор как она стала госпожой отеля «Ритц».
Каким был Париж для Лили, для всех тех, кто приехал сюда из дальних стран без гроша в кармане? По правде говоря, Бланш и сама попала в этот город именно так… Единственное различие между ней и Лили состояло в том, что Бланш принадлежала одному мужчине, пока другой не спас ее, чтобы поселить в своем замке. Тогда она казалась себе очень умной и предусмотрительной. А сейчас сомневалась, что действительно хотела быть спасенной. И заточенной в замке.
Но прежде чем Бланш нашла ответы на десятки вопросов, которые начали мучить ее по ночам, пока Клод спал рядом, тихо похрапывая, Лили исчезла. И Бланш гадала, не забрала ли новая подруга с собой все ответы.
В 1941 году Бланш все еще ищет Лили, ищет каждый день. Она ныряет в душные книжные магазины, спрятанные в тесных двориках; заглядывает в темные кафе, где все замолкают, когда она входит. В рестораны, где подают гуляш, а не рататуй. Бланш обшаривает места, которые раньше не посещала; места, которые немцы, похоже, до сих пор не обнаружили; места, где может быть кто-то вроде Лили. Потому что Бланш скучает по ней; хоть они были вместе совсем недолго, Лили освещала ее жизнь, как трепещущий, настойчивый светлячок. Но…
