— Ну что ты несёшь… Ну вот что ты такое несёшь… — тянет он и, прикрыв глаза, устало трёт переносицу. — А твой сын? Ты о нём подумала?
— Не смей приплетать сюда Мишу! — шиплю сквозь зубы и чувствую, как гнев густыми чёрными клубами разрастается где-то в желудке и ползёт выше по израненному пищеводу. — Не смей делать вид, что тебе на него не плевать!
— Складывается ощущение, что плевать на него именно тебе!
Резко подаюсь вперёд и замахиваюсь для пощёчины, но Кай перехватывает мою руку, аккуратно укладывая её обратно на одеяло.
— Капельницу выдернешь.
— А мне похрену!
— А твоему сыну нет! — бросает неожиданного резко. — Ему нужна здоровая мать, понятно?
— Здоровая мать? Здоровая мать??! — непроизвольно издаю булькающий смешок. — Ты держишь меня на привязи, как бешеную собаку! О каком здоровье может идти речь?!
— У меня не было другого выбора. Иначе ты бы просто послала меня и ушла! Поверь, я знаю, о чём говорю. А ты должна была узнать меня лучше! Я мог удержать тебя возле себя только так!
— Зачем? Для чего, Кай? Господи Боже ты мой, для чего? Я уже спрашивала это миллион раз и, кажется, никогда не узнаю ответа, — сжимаю пальцами висок и жмурюсь от нахлынувшей вдруг головной боли.
Кричать, психовать, тратить нервы бесполезно. Он прав. Как всегда. И поступок мой был до безобразия глупым…
— Я не могу здесь. Я схожу с ума, разве ты не видишь? Я не понимаю, что происходит, не знаю, кто ты такой, для чего ты меня здесь держишь. Я не знаю, где мой сын! Эти таблетки… эта была последняя капля. Соломинка… — протяжно выдыхаю и решаюсь снова на него посмотреть: Кай сидит, уткнувшись лицом в ладони. Кажется, что он плачет.
Статный высокий парень — и сидит сгорбленный, словно древний старик… Что-то внутри переворачивается. Боль мигрирует из головы куда-то в грудную клетку и жжёт, царапает, давит… Я не могу смотреть на него… такого.
Всегда уверенный в себе непоколебимый снежный мальчик — вернись! Вернись же!
— Кай…
— А если бы с тобой всё-таки что-то случилось? — он резко поднимает голову и смотрит на меня с каким-то лихорадочным безумием.
— Но ведь не случилось же…
— А если бы? Вдруг ты бы приняла больше, а я не успел?
— Я же не дура.
— Нет, ты дура, Натали! Ты такая дура! — он неожиданно сползает на пол и опускается на колени рядом с кроватью. Аккуратно заключает мою слабую ладонь в свою — сильную и горячую. — Я бы не смог это пережить, понимаешь? Как бы я потом… без тебя…
Его глаза в тусклом свете ночника кажутся влажными и наполненными неподельной болью.
Ему действительно не всё равно.
Приподнимаюсь на подушках чуть выше и провожу рукой по его покрышемуся испариной виску, по щеке, порядком заросшей щетиной.
— Ты можешь сказать мне, Кай. Клянусь, что я не уйду, я постараюсь понять… Ты же сам всё это знаешь. Ведь знаешь же… — шепчу, не теряя контакта с синими океанами напротив.
Боже, какой же он красивый. Как можно наделить человека такой красотой?
— Я не могу потерять тебя, когда уже так близок к цели. Ты знаешь, сколько лет я к этому шёл? А сегодня, увидев тебя такой бледной… — он накрывает мою ладонь своей и, прикрыв глаза, трётся щекой о тандем наших рук. — Не делай так больше никогда, слышишь?
— Я не буду, клянусь. Только скажи мне. Пожалуйста, Кай. Расскажи мне всё. Зачем тебе я, зачем ты забрал Мишу. Дальше тянуть бессмысленно, пойми, ты же видишь, что я на грани… Ты на грани. Больше нет смысла скрывать. Мы уже столько пережили вместе за эти дни. Пора…
Он открывает глаза и долго изучает моё лицо. Молча, но я вижу, как он напряжён. Он думает. Он решает для себя, пришло ли время… А я, за шаг до такой выстраданной долгожданной истины понимаю, что мне страшно узнавать эту правду. На долю секунды мне даже кажется, что я не хочу её знать вовсе.
Но назад дороги нет — он решается…
— Когда мне было пятнадцать лет, я нашёл в кабинете у отца видео, — начинает он неожиданно собранно. — На флешке.
— Что ещё за видео? — хмурюсь, не понимая, к чему это он клонит.
— Там был мой отец — я слышал его голос за кадром, он снимал на камеру обнажённую женщину. Девушку, — поправляется и пристально на меня смотрит, так, словно ожидает, что я всё пойму. Но я ни черта не поняла, хотя в глубине души огромным ледяным айсбергом ползёт предчувствие чего-то непоправимого.
— Это была… не твоя мама? — спрашиваю осторожно.
— Конечно, нет. Я же не извращенец.
— Но это видео снимал твой отец, а ты продолжал смотреть… — не вопрос — утверждение. Он коротко кивает и опускается обратно в кресло.
Превозмогая накатившее головокружение, сажусь на край кровати и опускаю босые ступни на пол. На мне новая ночная рубашка — гораздо скромнее той, в которой я щеголяла раньше. Наверное, Кай переодел меня после того, как несмотря на протесты всё-таки вколол мне какую-то дрянь, после которой я вырубилась мёртвым сном.
Мёртвым сном… После всего произошедшего эта фраза звучит особенно устрашающе.
— Разве тебя не учили, что шариться в чужих вещах, а тем более личных вещах взрослых — это плохо?
— Я бы не стал это смотреть, хоум-видео никогда не входило в список моих увлечений, особенно видео, где твой собственный отец, при живой матери, снимает на камеру обнажённую незнакомку. Но эта девушка…
— Она понравилась тебе? — догадываюсь.
— …она меня словно заворожила.
Укол. Тонкая ржавая игла, до отвращения похожая на ревность пронзила нутро, заставляя непроизвольно скривиться. Он смотрел на какую-то голую шлюху, и она ему понравилась. Возможно, он фантазировал, как имеет её…
Мерзкое ощущение. После такого хочется умыться.
Кай продолжает смотреть на меня в упор, так пристально, что я ощущаю надбровными дугами давление его взгляда, и я знаю, что он видит мои истинные эмоции, но мне плевать. Я не могу обманывать себя — мне всё это противно. Даже не потому, что ему было пятнадцать, как раз-таки в его возрасте подобный интерес оправдан и здоров, и меня даже не трогает, что хоть и в качестве оператора, но там всё-таки был замешан его папаша, я искренне не понимаю другого — зачем рассказывать мне о каких-то левых бабах с порнушных видеоплёнок?
