Снова кошусь на еду, и в голове что-то щёлкает. Боже мой, вот оно — озарение!!!
Отодвигаю от себя поднос и демонстративно вытягиваюсь на кровати.
— Я не голодна.
— Бурчание твоего живота слышно даже в саду.
— Я не хочу есть, что непонятного? — рычу в ответ и сбиваю ногой поднос. Великолепное кулинарное творение со звоном падает на пол, ковёр ручной работы впитывает разлившийся сливочный соус.
Кай равнодушно смотрит на устроенный мной беспредел, и губы растягивает улыбка.
— Истеричка.
— Сам такой!
Засунув руки глубоко в карманы джинсов, он неторопливо подходит ближе и, склонив голову на бок, говорит тихо и невероятно спокойно:
— Если ты думаешь, что твои детские выходки меня разозлят — ты ошибаешься. Если ты думаешь, что выведешь меня этим из себя — ты ошибаешься. Если ты до сих пор считаешь, что я желаю тебе и твоему сыну зла — ты очень сильно ошибаешься. И я не буду принуждать тебя делать что-то против твоей воли, даже не мечтай.
— Я не хочу сидеть прикованной к кровати, но я же сижу!
— Это вынужденная мера.
— Я доберусь до тебя, слышишь? Клянусь, — шиплю, глядя в его аквамариновые глаза, и он понятливо кивает:
— Да-да, я помню: член в задницу и всё такое. Надеюсь, когда ты будешь меня истязать, моё имя будет вылетать из твоего рта так же страстно, как и когда ты душила меня в своём сне.
Он всё слышал и теперь издевается! Знает, сучёныш, какое влияние оказывает на женщин его смазливая рожа.
— Может, ещё что-то? Душ? Туалет?
— Да, одна просьба: можешь, пожалуйста, сдохнуть?
Он запрокидывает голову назад и заразительно хохочет. Чистый звенящий смех. Кусаю губы, чтобы не улыбаться самой. Хорош, сукин сын.
Отсмеявшись, он молча разворачивается и направляется к двери:
— Я уеду ненадолго. Появились важные дела.
Смотрю на его удаляющуюся спину, и в душу вгрызается паника. Он уходит? Оставляя меня здесь прикованной? Совсем одну?!
А если по пути его собьет машина, и я сгнию здесь, брошенная всеми? А Миша, что будет с ним?! Нет, нет, не надо никуда уезжать! Только не сейчас!
Снова сажусь, тревожно провожая его взглядом.
— Ты скоро вернёшься?
Он сжимает дверную ручку и оборачивается.
— Боишься? — в голосе нет триумфа или радости, скорее, неприкрытая грусть.
Согласно киваю. Покладистая узница Наташа. Умница. Молодец.
Он резко отходит от двери и идёт в мою сторону, а подойдя непростительно близко, встаёт на колени и берёт моё лицо в свои руки.
— Не бойся. Я не брошу тебя. Никогда не брошу.
Горячее дыхание обжигает губы, а потемневшие глаза смотрят куда-то дальше, чем просто в мои расширенные зрачки. Взгляд словно настырный росток пробивается сквозь мои мысли, душу, прорастает сквозь невысказанные даже самой себе потаённые желания. Он так близко, как во сне…
— Я приеду совсем скоро, — говорит шёпотом, еле слышно. Словно призраки, населяющие дом, не должны знать о его планах. Только я.
А потом он рывком поднимается и, не оглядываясь, уходит. Слышен скрежет засова, шорох торопливых шагов.
Тяжело дышу, втягивая его рассеивающийся аромат, и через мгновение моё лицо озаряет хищная улыбка. Ну ты и идиот!
Не заботясь о запястье, быстро наклоняюсь и достаю из-под распотрошённой рыбы начищенный до блеска столовый нож. Затем выковыриваю из остатков еды вилку.
Я жду тебя, Кай. Возвращайся скорее.
Мы ждём тебя.
Часть 14
* * *
На улице уже совсем глубокая ночь. Сквозь прореху между плотными портьерами комнату освещает голубоватый свет луны.
Я не боюсь темноты, меня не пугает шуршание за окном и причудливый танец теней на стене напротив. Я боюсь одного — что он не вернётся за мной. Его присутствие вселяет безотчётный страх, но его отсутствие вовсе сковывает горло ледяными щупальцами.
Я уязвима как никогда. Слишком сильно моя жизнь зависит сейчас от него. Если он не солгал и поблизости нет ни одного жилого дома, значит, кричать будет бесполезно — меня никто не услышит. Я просто умру здесь от голода и жажды.
Первое и второе стало нестерпимо сильным, настолько, что я не выдержала и, опустившись на пол, собрала остатки рыбы и быстро затолкала их в рот. Даже холодная она показалась мне невероятно вкусной. Либо Кай бог кулинарии, либо я была настолько голодна, что даже корка хлеба с плесенью показалась бы мне лучшим из лакомств. С питьём всё обстояло гораздо хуже: чашка чая, прежде украшавшая поднос, валялась расколотая надвое на полу. Да, расколотая мной же, и еды я лишила себя сама, но всё равно!
Он что, издевается надо мной? Это не смешно! Я хочу пить, я сделала лишь несколько глотков утром прямо из-под крана и на этом всё. И мне давно уже пора посетить туалет. А ещё увидеть сына и лечь спать в своей постели, но нужно быть реалисткой — пока это фантазии из разряда несбыточных. Я ему для чего-то нужна, и пока он этого от меня не добьётся, он меня не отпустит.
Запускаю руку под покрывало и в миллионный раз трогаю сталь ножа. Обычный тупой столовый нож с зазубренным лезвием, таким даже хлеб толком не нарезать, не то, что убить. Вот вилка с тремя острыми зубцами вселяет куда больше уверенности. Если вставить такую в шею — мало не покажется.
И так же в миллионный раз задаю себе вопрос: а смогу ли я это сделать? Решусь ли?
Покалечить человека не так-то просто, особенно, если этот человек улыбается словно ангел и приходит к тебе в эротических снах. Когда он привлекает тебя, несмотря ни на что, и отрицать это бессмысленно. Может, это и есть тот самый пресловутый Стокгольмский синдром?
Что со мной не так? То, о чём я периодически думаю — ненормально. И мои мысли относительно него тоже совсем не в порядке вещей. Я это понимаю и от этого ещё тягостнее.
У него мой сын, это осознание никогда меня не покидает, но я точно знаю, что Кай не сделает Мише ничего плохого. Я просто это знаю и всё! Что бы ни происходило между нами — ребёнок не пострадает.
