– Ты… Меня… Не поймаешь…
Старый минивэн на обочине. В кабине темно, в кузове слабый огонь. Подобие гримерки. Свет, зеркала, вещи развешаны и разбросаны на небольшом пространстве. Макс приклеивает к лицу бороду. Зоря – в косухе наподобие Есениной, в штанах-комбатах. Смотрят друг на друга.
– Есеня…
– Родион…
Макс тянется к Зоре, целует ее. Она отвечает.
– Как тебе? Наш спектакль?
– Я только сейчас живу по-настоящему.
Она берет с полки пистолет и приставляет к его голове. Он улыбается. Продолжает целовать ее.
– Если нас поймают… Просто уйдем. Обещаешь?
– Нас не поймают.
– Мне все равно. Я не боюсь, я готова, это будет отличным финалом…
Макс берется за пистолет в ее руках, кладет его обратно.
– Знаешь, как они работают? Мотив. Почерк. Улики. У нас нет мотива. Нет почерка. Мы не оставляем улик. И у нас есть козырь.
– Какой?
– Человек. На той стороне.
– Ты хоть раз его видел?
– А ты?
– Нет. Только по телефону. Какой он?
Макс смеется, сразу не может подобрать слово.
– Самый долбанутый из всех, что я в жизни своей видел. А я видел многих.
– Включая тебя?
– Включая меня.
Он привлекает ее к себе. Касается своим лбом – ее.
– Ну, давай. Ты и я…
– Против всего мира.
Их фургон трогается по ночной дороге. Фары в темноте освещают серое полотно дороги впереди. Есеня с Меглиным сидят в машине на обочине леса. Меглин, очнувшись от сна, начинает диалог.
– Убивает не он. Его наши.
– Значит, у нас нет мотива. Они убивают, как… Они инсценируют чужие убийства. Нет почерка. Доступа к уликам тоже нет. Может, жертвы? Как он выбирает их?
– Никак, любой подойдет.
– Не любой. Он ищет тех, кто в чем-то виноват.
– А других и нет. Без греха. В том-то и дело. Все виновны. Это он пытается сказать. Все люди виновны, что он такой.
– Как он находит? Помощников?
– Они сами идут. Всегда. Ты их просто видишь. На улице. Везде. Ошибка думать, что маньяки – это они. Маньяки – это мы. Все.
Заплакала Вера. Есеня приняла к обочине.
Свет компьютерного монитора в темноте. Где-то у кровати горит светильник, кутая комнату в полумрачный теплый свет. В мессенджере запущена программа искажения голоса. Идет вызов.
Человек, сидит на кресле у письменного стола. Он обнажен до пояса. Лезвие в его руках. Сигнал вызова.
– Мы на месте.
– Начинайте.
Связь обрывается. ТМНП проводит лезвием по руке, прочерчивая красную черточку, проваливается в воспоминание и нервно щиплет себе руку, глядя в радостном предвкушении, как отец смотрит его запись. Она заканчивается. Отец выключает камеру. Старается не смотреть на сына. Игорь чует неладное.
– Ну… что скажешь?
– Кому-нибудь еще показывал?
– Нет.
Григорьев достает из магнитофона кассету, достает из нее другую, пленочную, размером поменьше, вытаскивает пленку. Поджигает в пепельнице, пленка чадит.
– Папа…
Григорьев разворачивается и раскрытой пятерней бьет Игоря так, что он отлетает и бьется в стенку, а потом сползает по ней на пол.
– Молчи!
Игорь плачет, размазывая по лицу кровь.
– Я думал, дело во мне. Ни хрена. В тебе. Ты больной, ублюдок маленький!
– Я делал то же, что и ты!.. Ты говорил, это правильно!
– Неправильно!
Игорь плачет.
– Я хотел, как ты! Я хотел помочь тебе!.. Я хотел, как Меглин!..
– Ты не Меглин!!
Снова удар, мальчик схлопывается на полу, Григорьев несколько раз бьет его ногой, впав в ярость.
– Ты не Меглин!.. Не Меглин!..
Останавливается, запыхавшись.
– Ты убийца! Ты его убил!..
– Не я, ты же видел!..
– Ты знаешь, о чем я!!
Он хватает сына за волосы, рывком поднимает. Держит.
– И что я должен делать, а?! Сдать тебя?! Тогда и мне конец!.. Зачем ты это сделал?..
Григорьев отталкивает Игоря от себя.
– Меня… никогда… не найдут!..
Григорьев слышит в его словах что-то, что наводит его на новую мысль.
– Это точно! Тебя не найдут.
Григорьев открывает шкаф, достает спортивную сумку. Торопливо бросает в нее вещи. Деньги.
– Если вскроется, я не буду тебя покрывать. Не хочу за тебя отвечать!
Игорь ревет.
– Папа, прости!..
– Я дам тебе деньги. Документы. Но это все. Больше я тебе ничего не должен. Ты сменишь фамилию.
– Папочка, дорогой, прости!..
Игорь ревет, обнимая его ноги, целует их, отец готов сломаться, кладет руки ему на плечи, но когда мальчик поднимает к нему заплаканное лицо – отец отталкивает его и с сумкой уходит в прихожую. Игорь поднимается с колен. Смотрит на отца по-новому. Тот словно умер для него сейчас – и Игорь внутри себя тоже умер.
– Ты этого хотел, да? Ты этого всегда хотел!.. Только и ждал повода!..
Отец бросает ему сумку, Игорь ловит ее, пошатнувшись.
– Собирайся.
Григорьев останавливает машину у трех вокзалов. Тяжелое молчание в салоне нарушает Игорь.
– Как ты найдешь меня?..
– Никак. Я не буду тебя искать. Я не хочу знать, где ты. Через неделю подам заявление о твоей пропаже. Тебя будут искать и не найдут. Теперь ты сам по себе.
Ему неловко. Он сам едва не плачет, и Игорь сейчас видит брешь, в которую можно пролезть. Если он обнимет отца, тот еще может сломаться. Но Игорь оценивает его новым, холодным взглядом. И уходит, не сказав ни слова. Григорьев смотрит ему вслед. Скоро силуэт Игоря теряется в толпе отъезжающих.
Самарин возвращается в реальность. Холодный взгляд ничем не напоминает того мальчика, но в глубине что-то до сих пор сжирает его. В это время в глазке очередной жертвы появилось два человека. Странный бородач в кепке и плаще и девушка в косухе и комбатах.
– Кто там?
Девушка показывает в окошко удостоверение.
– Следственный комитет Российской Федерации. Следователи Меглин Родион и Стеклова Есеня. Откройте. Есть пара вопросов.
Дверь открывается. На пороге – мужчина в пижаме, за сорок, уже собравшийся спать. Сзади – пацаненок лет девяти в пижаме, с зубной щеткой в руках и пеной изо рта, а еще – мать. Макс наносит быстрый, сильный, злой удар в лицо мужчине – женщина и ребенок кричат, Зоря заходит внутрь и закрывает за собой дверь.
