— Пусть бьёт кому-нибудь другому, — невозмутимо хмыкнула она, поднимаясь с постели.
— Не жадничай, — Лэнс игриво потрепал её за волосы, а потом отправился на кухню делать себе смузи из пророщенного зерна и грейпфрута. — У нас с ней свободные отношения. Можем оставить все, как есть. Хочешь, познакомлю с ней? Она реально крутая.
Он говорил о ней с восхищением. Бьянка почувствовала, что сейчас сама себе откусит язык.
— У меня есть деньги.
— У меня тоже. Мне хватает.
— У меня дохрена денег. Я могу купить тебе весь этот сраный зал. Он будет твой.
Она не знала, какой ещё аргумент применить. Годился любой способ — она готова была купить его расположение.
— Ты забавная, Би.
У неё перед лицом помахали красной тряпкой. Её, как собаку, растравили и оставили без крови. Колесо раскрутилось, Бьянка уперлась рогом. Она не могла, просто не могла отступить. От своего отца, Луки Фальконе, она могла добиться своего бычьим упрямством и истерикой, но Лэнс Мартин — не её отец, он совершенно чужой ей мужик, который не брал на себя никаких обязательств. Здесь такое не сработает. Но Бьянка уже не могла остановиться. Она пошла за советом к Витторио — начальнику её охраны, от которого ей часто влетало за то, что она каким-то совершенно волшебным образом умудрялась сбежать из-под опеки.
— У Дона Луки есть враги, вы не должны себя так безответственно вести, сениорина Бьянка — выговаривал он ей, когда она впервые умотала с Лэнсом на мотоцикле. — Он едва пережил смерть синьорины Габриэле…
— Я просто потрахаться захотела, всё нормально, — оборвала его тогда Бьянка, с удовольствием замечая, как он, благовоспитанный мужчина средних лет, заливается краской. Она не хотела слышать о Габриэле, не хотела снова предаваться тягучим, тоскливым мыслям. Не хотела вспоминать об Алессандро Корелли, но думала и думала о нём день за днём, как долбаная мазохистка.
Его образ всегда присутствовал в её жизни каким-то несмываемым оттиском, тенью, неискоренимым воспоминанием, записанным в подкорку. Как никогда не забывается первая влюблённость, так Бьянка не могла забыть ему его пренебрежения. Ей было всего шестнадцать, и тогда она ещё только училась принимать и понимать себя. Тогда она всерьёз засомневалась в своей привлекательности, и лишь множество и множество партнёров смогли вернуть ей веру в себя. И тут снова. Лэнс Мартин с таким же нахальным, высокомерным пренебрежением, с одним лишь отличием — оно было прикрыто лёгкой, беззаботной улыбкой. Он никогда не называл её красивой. «Забавная». Дьявол, да что таить, она всегда уступала Габи в красоте, но можно было хоть разок соврать?! Будь оно всё проклято.
Бьянка прекрасно знала в какой семье родилась, знала, что им позволено больше, чем простым смертным, и не могла этим не воспользоваться. Когда она пришла за советом к Витторио, она уже точно знала, что делать. Выяснить, где работает «Кира — лучшая татуировщица в городе» труда не составило. Выяснить её расписание, её передвижения — дело техники. Главное, найти нужных людей и хорошо им заплатить. И набраться терпения.
- 4 -
Лэнс пропал из зала на неделю. Он не звонил ей, Бьянка вдруг поняла, что он вообще никогда не звонил ей первым, всегда только она. У администратора клуба Бьянка выяснила, что Лэнс взял две недели за свой счёт. Вечером она всё же решилась ему позвонить. Он согласился встретиться, но не у себя в квартире, а в кафешке на углу. Он опоздал, Эмма — до блевоты лучезарная официантка — дважды подлила ей кофе. Когда Лэнс, наконец, явился, Бьянка не узнала его. Он словно потускнел, лицо посерело и осунулось, его извечный оптимизм улетучился, во взгляде появилась растерянность и тоска. Претензии о том, что она, как дура, ждёт его уже сорок минут, и вообще, куда он, чёрт возьми, пропал, так и остались колом во рту — она сумела выдавить из себя лишь блеющее «Что случилось?».
— Киру похитили.
— В смысле? — Бьянка почувствовала, что её жаром обдало, под кожей и плотью словно бы зачесались кости. Она нырнула рукой под стол и схватила себя за коленку, сжала, сделала себе больно, чтобы хоть как-то унять навязчивый, нервный зуд.
— Я приехал домой и увидел, что её вещей нет. Только записка, — Лэнс полез в карман своей косухи, но остановился на полпути. Он выучил текст наизусть, не за чем было трепать бумагу. — «Милый, прости, всё кончено. Я встретила свою любовь и я уезжаю. Не ищи меня», — сухо процитировал он, и Бьянка почувствовала, как у неё вспыхнуло лицо. — Я заявил в полицию, пока нет результата.
— Она тебя бросила, это же очевидно.
У неё звенел голос. Бьянка почувствовала, как страх неумолимо ползёт по пищеводу вместе с тремя порциями американо. Она отдала это дело на откуп профессионалам, считая, что чем меньше она знает, тем меньше окажется замешана, Бьянка не знала ни о содержании записки, ни о подробностях исчезновения проклятой татуировщицы, но это не спасло её, не помогло показаться удивлённой. Она больше не могла смотреть ему в глаза. Она выдавала себя с головой.
— Не-е-ет, — с улыбкой протянул он, но теперь в этой его полурассеянной ухмылке вечного кайфуши Бьянке почудился яд. — Знаешь, почему?
Он протянул ей свой телефон, открыл сообщения. Бьянка ничего не понимала: ни слова, ни буквы.
— Она бы никогда не назвала меня ни милым, ни дорогим, ни любимым. Никогда. «Придурок» — это было её слово. А «Стерва» — моё. Это подстава. Её похитили, Бьянка, — он посмотрел на неё так, что у Бьянки затряслись руки. Когда она возвращала ему телефон, эту трясучку заметил и Лэнс. — Ты ничего не знаешь?
Только сейчас Бьянка в полной мере осознала, что по её приказу был убит человек. Чувство страха разоблачения, чувство ответственности — поганое чувство. Надо было поговорить с отцом, исподволь узнать, что он думал, что ощущал, отдавая такие приказы. Явно он не трясся от страха, как осиновый лист, так чего же она трясётся?!
— Я надеюсь, всё выяснится, — выдавила из себя она, поднимаясь из-за стола. Она забыла оплатить счёт, миловидная официантка Эмма что-то пыталась крикнуть ей вслед, но, увидев её лицо, осеклась.
— Я тоже надеюсь, Бьянка, — донёсся ей вслед голос Лэнса. В нём слышался звон бензопилы.
Она выдала себя. Одно чёртово неправильное слово — «милый», мать его, «милый» — и всё пошло прахом. Чёрт, как же страшно.
