Алессандро сжал челюсти, а после залпом выпил обжигающий напиток. Тепло разошлось по груди быстрее, чем обычно — так бывало, когда он нервничал или возбуждался. Наверное, сейчас он испытывал и то, и другое. Алек не успел ответить — в дверь зазвонили. Синьор Альдо — именно так, без фамилии — сухой, малорослый старичок с большой красной лысиной и курчавыми, седеющими висками вошёл в квартиру, неся перед собой кожаный, видавший виды чемоданчик. Алек помнил его с юных лет — синьор Альдо латал подстреленных «солдат» Корелли в убогих, захолустных времянках, подальше от любопытных, жадных до взяток американских копов и официальной медицины.
— Синьор Корелли, — он низко поклонился. Алек ответил ему сухим, коротким кивком головы.
— Лео, проводи синьора Альдо.
Фалани довёл его до приоткрытой двери хозяйской спальни, толкнул её. Алессандро невольно бросил внутрь взгляд. Изабелла Бланко сидела у изголовья, укутавшись в плед и поджав под себя ноги. Длинная, узкая ступня с мерцающим кристаллом на ногте большого пальца виднелась из-под него, и на тёмно-сером покрывале казалась похожей на голую кость. Без броского макияжа, без украшений и дорогих платьев она выглядела иначе — моложе. Сколько же ей лет? Надо дать распоряжение Фалани проверить всю её подноготную, странно, что Алек не додумался до этого раньше. После знакомства с этой женщиной «странно» стало слишком часто возникать в его жизни.
Когда дверь распахнулась, Изабелла зябко поёжилась. Алек перехватил её взгляд. Испуганный и в то же время обречённый. Прокурор, будь он проклят, довёл её до полного безразличия к собственной судьбе. Так же почтительно раскланявшись с ней, Альдо положил на прикроватную тумбу свой истёртый чемодан, раскрыл его. В нём было всё: от стетоскопа до хирургического набора.
— Позвольте осмотреть вас, синьорина Бланко? Я — врач, я не причиню вам вреда.
— Делайте, что хотите, — немного помолчав, ответила Изабелла. Её терпкий, как мёд, тягучий голос раздался в его спальне — спальне, в которую Алессандро никогда не водил женщин. В этой спальне он от женщин скрывался — от их интриг, козней, ожиданий и требований, и именно в этой спальне была сейчас Изабелла Бланко, словно нечисть, которая не могла переступить порог без приглашения. А он рад был пригласить.
Синьор Альдо поставил ей капельницу с глюкозой и витаминами, вколол антидепрессант и успокоительное, не ленясь объяснять каждое своё действие и успокаивать Изабеллу — она вздрагивала и провожала нервным взглядом каждую иглу, которую синьор Альдо готовил по её душу.
— Синьорита Бланко, вам делали операции? — осторожно спросил врач. Алессандро прислушался.
— Да. Две. Пластические.
— Позвольте уточнить, где.
— Нос и грудь.
Осборн даже под нож её положил, перекроил по своему вкусу. Чёртов ублюдок! Лучше бы брюхо себе уменьшил, свинья.
— Возможно, вам делали приколы или надрезы в других местах.
— После ринопластики, сзади на шее, был пластырь, — осторожно начала она. — Я спросила, что это, и мне ответили что там была папиллома, которая не нравилась… — Изабелла Бланко оборвалась, взглянув на дверь, словно чувствовала что её слушают. Алек никогда не скрывал от неё своей неприязни к прокурору, которая стократно усилилась после знакомства с его женщиной. Изабелла знала это, знала и не хотела задеть его чувства. Что ещё она знала? Понимала ли, что Корелли испытывает к ней на самом деле? Понимал ли он сам в полной мере?
Алек молча кивнул Фалани. Лео всегда был понятлив — достав кармана небольшой контейнер, он вошёл в комнату.
— Не бойтесь, — хмуро приказал он, словно эта сухая фраза могла с ходу отключить у неё инстинкт самосохранения.
Изабелла боялась. Боялась двух незнакомых ей мужчин, которые тянули к ней руки, боялась так, что на глазах у неё выступили слёзы беспомощности. Алессандро не выдержал, встал с дивана, отпружинив от сиденья, словно подброшенный, вошёл в спальню. Ему показалось, или Изабелла испытала облегчение, увидев его лицо.
— Синьор Корелли… — в её томном, тихом голосе послышалась надежда.
— Делайте, что они скажут, Изабелла. Вам здесь никто не навредит.
Бланко смиренно поджала губы и откинула растрепавшиеся волосы на плечо, чуть развернула корпус, чтобы дать доступ к шее. Тонкая шея с бархатистым пушком тёмных волосков и с тонкой цепочкой из белого золота… Алек отвёл глаза, не мог смотреть. Лео поднёс к ней сканер. Прибор пронзительно запищал.
- 2 -
— GPS-модуль, — констатировал Фалани, и Алек снова едва сдержался, чтобы не разнести всё вокруг. Прокурор действительно чипировал Изабеллу — это раз, прокурор уже наверняка знает, где она — это два. Стоило отвезти её в отель, а не тащить к себе, в этом случае, своё участие в этой чёртовой спасательной операции ещё можно было бы скрыть, а сейчас придётся действовать на опережение…
— Извлекайте.
Хоть в этом и не было больше смысла.
— Синьорина Бланко. Сейчас может быть немного больно.
Доктор вколол ей анестетик и подготовил скальпель. Отмеряя на наручных часах необходимое для действия местного наркоза время, он крутил его в ладони, одетой в белую стерильную перчатку. Блики света играли на его гладкой, стальной поверхности. На постели уже лежала плёнка и одноразовая впитывающая салфетка, а Изабелла путалась в завязках халата, чтобы освободить спину. Её худые лопатки казались Алеку обрезанными крыльями, из-под тонкой оливковой кожи один за другим выпирали позвонки, плечи её были тонкими, словно из фарфора. Изабелла сидела на краешке его постели, ссутулившись, и прижимала к груди руки, комкая в ладонях синий атлас халата. Она изо всех сил пыталась скрыть свою наготу. Жестом руки Алек отправил Лео прочь, а сам отвернулся к окну.
Над городом нависли тяжёлые дождевые тучи, густая зелень в парке потемнела и словно бы замерла в ожидании дождя. Солнце в Чикаго в это время года явление редкое, и Алек порой отчаянно скучал по нему. В детстве и юности он часто бывал на Сицилии и в Италии, и местный, жаркий и влажный климат дарил ему чувство дома. Америка тогда казалась ему ульем, и днём, и ночью полным суетящихся пчёл, он не успел заметить, когда сам стал точно такой же пчелой. Для праздности не оставалось времени. Редкие вылазки на яхте, отпуска не больше десяти ночей в горнолыжной Швейцарии или на по-итальянски уютных Виргинских островах в Карибском море, не давали ему столь желанного ощущения расслабленности. Его дёргала Габриэле, дела семьи держали его, словно в упряжке, он не выпускал из рук телефона и даже спал тревожно. «Отдыхать» в лексиконе отца означало «валять дурака», и Корелли придерживался этого негласного правила долгие годы. Только сейчас, видя краем зрения Изабеллу Бланко, слыша её мученические вздохи, он вдруг задумался, а правильно ли это? Сегодня он отступил от этого кодекса, сегодня он крупно облажался, но отчего-то он больше не сомневался в правильности своего поступка.
