— Тебя вернули матери, после того, как ты похулиганил в его доме?
— Нет, — на минуту замолкаю, смотрю в тарелку. — Мама умерла через полгода, об этом я узнал, когда стал взрослым и ушел из дома отца. Возле нее никого не оказалось, кто бы мог поддержать в трудную минуту, вселить уверенность, что жизнь продолжается, что однажды я все равно ее найду. Ситуация была похожа на твою: состоятельный отец и сводящая концы с концами мать. Суд постановил, что проживать я должен с отцом, на его территории.
— Прости, — протягивает руку и кладет ее на мой сжатый кулак. Меня прошибает током, но не подаю вида, а внутри все трясется от этого прикосновения. — И спасибо… за доверие.
— Нужно жить, Жень. Подумай о том, что потом Лизе будет больно, если вдруг с тобой что-то случится. Да, вы сейчас не вместе, но кто знает, что будет завтра. Может, Градовский попадет в аварию, а его родители разобьются на самолете, кто будет с твоей дочерью тогда?
— Я тебя поняла, — облизывает губы, стискивает мою руку, глажу большим пальцем ее костяшки. Встречаемся газами и зависаем. Женя смотрит на меня пристально, всматривается, словно пытается узнать, фальшивы мои слова или правду говорю.
— У тебя в квартире две фотографии, мама и …
— Бабушка. Это она меня в основном воспитывала до восемнадцати лет. Она гасила конфликты между мной и отцом, она настояла на том, чтобы меня не трогали в плане религии, сказав, что я сам должен выбрать веру.
— Мудрая женщина. Тебе повезло. Я так понимаю, отец твой жив?
— Наверное, — пожимаю плечами, Женя убирает руку, хочу вернуть ее назад, но, увидев, что она берет вилку и начинает есть, сдерживаю дурацкие порывы.
— Вы не общаетесь?
— Нет. Семнадцать лет мы не видели друг друга.
— И тебе не хочется его увидеть?
— Нет.
— А с сестрами общаешься?
— Нет. Я ушел с концами. До меня, конечно, доходит информация, как у них дела, но сам не лезу к ним, не звоню и не приезжаю. Мне неинтересно.
— Спасибо за откровения. Думаю, ты не каждый день рассказываешь о себе, — у нее красивые глаза. Голубые, насыщенного цвета, немного грустные, но это придает ей какой-то шарм. А еще в уголках губ таится улыбка, и приятно осознавать, что причиной являюсь я.
— Я надеюсь, ты услышала мою главную мысль. Все будет хорошо, — приподнимаю уголок рта. Надеюсь, Дима услышал меня и сделает все возможное, чтобы малышка и мать обрели друг друга.
— Услышала. И спасибо за этот поздний ужин, за диалог.
— Тебе это нужно.
— А тебе выспаться, — смотрит украдкой. — Выглядишь уставшим.
— Да, поспать не помешало бы, — глаза сами опускаются на полураскрыты розовые губы. Женя их облизывает, меня клинит, когда вижу розовый язычок. Поспешно беру стакан с водой, отвожу взгляд в сторону. Боже, как же я хочу её, хочу погрузить свой член в её рот, смотреть на неё в ногах и медленно трахать. Епт…
Блять. Что-то слишком часто стал думать о сексе, всего лишь намёк, и я со стояком, как прыщавый подросток, который не успевает справляться со своими гормонами. Надо успокоиться и просто поужинать, потом отвезти девушку домой, а самому поехать в свою берлогу.
— У меня ничего интересного в жизни не случалось, — Женя смущенно улыбается. — Обычная семья. Я окончила школу, поступила в университет. Училась нормально, но без фанатизма. Потом встретила Артёма, влюбилась. Без оглядки, — задумывается, смотрит в окно. — Сейчас понимаю, что только благодаря этой влюблённости я прожила с Артёмом так долго при таких обстоятельствах.
Я молчу. Градовский, конечно, с нарушенной психикой, но в жизни, оказывается, толковый бизнесмен, папаша его с радостью переложил правление на его плечи, и судя по той информации, что была у меня, Артем руководит грамотно. Вот только с личной жизнью у него с самой юности нормально не ладилось. Любит жестокость, любит унижать женщин и пользоваться ими в самой извращенной форме.
Удивительно, что женился… Люди поговаривают, что у него чувства, оказывается, были к белокурой красавице, только внутренняя суть, грязь оказалась сильнее, чем понятие любовь, семья и любимая женщина. Его бы полечить у профессионала, возможно, тогда бы брак сохранился. Но…
Но я сейчас рад, что он оказался тираном, что Женя от него ушла. Нравится она мне. Именно сейчас, когда у нее появился штамп о разводе. До этого строго запрещал себе думать о ней. Я не скидывал со счетов вариант, что она простит мужа и вернётся. В нашей стране женщины прощают мужиков, поднявших на них руку. Молчат, считая, что регулярные побои — это нормально. Для меня — нет.
Бабушка воспитала с мыслью, что женщинам всегда требуется защита и опора. Можно быть властным, жестким, категоричным главой семьи, но никогда не поднимать руку на женщину, даже если вытрепала нервы.
Мой отец не идеальный родитель, но дочерей, двух жен, сестер и мать никогда не обижал ни словом, ни пощечиной, а чтобы кого-то избить, ему даже в голову такое бы не пришло. Мне мог дать подзатыльник или оплеуху, но я их получал не на пустом месте, не потому что ему просто хотелось показать свою силу.
Я не врал Жене, когда говорил, что мне не нужно утверждаться за счет унижения женщины. Я любил жесткий, эгоистичный секс, лишенный какой-либо нежности. Пошлепать по заднице милое дело, но при условии, что партнерша на это согласна. Со мной в постель только на добровольной основе. Полина в плане секса полностью меня устраивала и мне нравилось, что она не стеснялась и не боялась предлагать новое и экспериментировать. Женя другая. Ей нужны шелковые простыни, балдахин над кроватью, долгая прелюдия и неспешное совокупление.
Опять перед глазами возникает картинка обнаженной девушки, и то, что она сейчас сидит передо мной в толстовке, совершенно не играет роли. Я помню ее небольшие груди, чувственные соски. В пальцах возникает легкое покалывание от воспоминания, как я их ласкал.
Мне нужна неделя жесткого траха, чтобы терпеливо подкатывать к Жене, устраивать ей романтику новых отношений, не давить и не намекать на близость. Забыть о ее предложении, которое произнесла дважды: при первой встрече и у меня дома. Я хочу ее. Это единственный аргумент, почему сижу сейчас напротив Жени и вообще что-то рассказываю о себе.
