– Сегодня никак, извини меня, ладно? У меня есть неотложные дела, очень важные. Поцелуй за меня Нику, пожалуйста.
– Конечно, Ник, я сделаю всё, что ты скажешь, – голос у Рады весёлый и, кажется, ей всё равно – увидятся они сегодня или нет. От этого щемит сердце. Ему было бы приятно, если б Рада огорчилась. Хоть немного.
– Ты мог бы не откладывать свои дела из-за меня.
Ник оборачивается. Ива на пороге кухни.
– Из двух дел всегда нужно выбрать важное и главное. Всё остальное подождёт. Нам нужно разобраться и решить, что делать дальше. Я бы не хотел, чтобы ты отдала деньги, особенно те, что собирала на операцию. Но для этого нужно знать немного больше. С отцом я поругался. Но я знаю, кто нам поможет. Тата. Она в курсе всех дел, всегда предана отцу. Ты позволишь мне немного побыть разведчиком?
Ник улыбается. Ему важно разрядить обстановку. У Ивы тоже рождается бледное подобие улыбки. Она не может сопротивляться обаянию Репина. Он, когда хочет, способен очаровать даже мёртвого. Но лучше пусть все будут живы и здоровы.
– Давай я тебя покормлю, – начинает хозяйничать Ник, повязывая фартук вокруг талии. – Сегодня мы останемся здесь, а завтра переберёмся в другое место. Ты только верь мне. Всё будет хорошо.
– Я к Андрею хочу, – садится Ива на стул и следит за каждым движением Ника.
– Вечером я позвоню в больницу. Ты ему всё равно ничем не поможешь сейчас, Ива. Не хочу пугать, но я бы тебя на некоторое время спрятал. От греха подальше.
Он ещё помнит слова отца. И всё ещё чувствует угрозу. Ива всё равно пугается. Глаза у неё отражают все эмоции. Беззащитная. Хочется укрыть её от всех невзгод. И Ник сделает всё, чтобы её уберечь.
Ива
Никита ушёл рано утром, а я осталась. Ждать и переживать. Вечером он, как и обещал, дозвонился в больницу.
– Андрей пришёл в себя, – и эти слова затопили все страхи, подарили надежду. – Показатели стабильные, очень хорошие прогнозы.
Я смогла выдохнуть. Больше всего на свете я боялась, что… лучше об этом и не думать. Самое страшное позади. А я сделаю всё, чтобы Андрей был жив и здоров.
– Я должен тебе признаться, – уже ночью сказал Ник. – Это я тогда забрал и спрятал в доме твои банковские карточки. От отчаяния, наверное. Чтобы тебя удержать, задержать… Сам не знаю. Они так и лежат, наверное, засунутые под горшок с пальмой. А записку от Любимова я порвал. Знаю – глупо, но ничего не мог с собой поделать.
Не знаю, спала ли я в эту ночь. Забывалась, наверное, мне что-то снилось – тягостное, тревожное, затягивающее. Поэтому наутро я почувствовала себя больной. Будто жар у меня. Раскалывалась голова, глазами не повести, в горле царапалась боль.
– Главное – не наделай глупостей, – сказал Никита, уходя. – Остальное как-нибудь решим.
Улыбка у него грустная, немного вымученная, но ободряющая. Его нет, и квартира сразу же становится слишком большой и пустынной. Мне бы делать что-нибудь, бежать, чтобы успокоиться, или хотя бы вязать, но я ушла без ничего. Наверное, именно так сходят люди с ума – от бездействия и от невозможности что-либо изменить.
Андрей
Я выплывал из забытья толчками. То понимал, где я, то нет.
– Ива, – звал я ту, к которой рвалось моё сердце. Я мог умереть, но так и не сказал ей самое главное. Самые важные слова не произнёс. Жизнь так коротка, а мы размениваем её на недомолвки, недоверие, обиды. Я должен её отпустить и не могу. Как я без неё? Эгоистично, но ничего не могу с собой поделать.
Всплывало встревоженное лицо матери. Я видел глаза брата. Но среди них не было Ивы. И это тревожило, сидело занозой где-то глубоко внутри.
– Где она? – задал я вопрос брату, как только очнулся окончательно.
Женя встрепенулся, засуетился.
– Андрюха, как же ты нас всех напугал. Я сейчас. Мать тут с ума сходит, но ты молоток, брат!
– Не мать. Ива где? – я почему-то и мысли не допускал, что её нет. Она не может быть непонятно где. Она должна быть рядом, неподалёку.
Женя растерянно хлопал ресницами.
– Да как-то мы не подумали… Точнее, я. Не до того было. С детьми, наверное. Ты главное не волнуйся. Я сейчас.
– Не надо сейчас. Позвони.
И Женя достал телефон. А я, кажется, отключился.
Ива
Звонок Жеки – как удар по натянутым струнам.
– Я приеду, как только смогу, – отвечаю ему, не сдерживая слёз. Меня как прорвало. Может, только сейчас я почувствовала настоящее облегчение. – Я вчера была в больнице, но меня не пустили.
– Ну почему, почему ты не позвонила? – в голосе у Жеки возмущение.
– Почему не позвонили вы? – спрашиваю почти мягко, но грустно. – Ни ты, ни Марина Ивановна. О несчастье мне сообщил Илья. Мальчику вы нашли время сказать.
Да, это упрёк. Да, наверное, я похожа на сварливую бабку, но удержаться – нет сил.
– Да, как-то мы это… – бормочет Жека. – Точнее, мама. Я вообще как с ума сошёл. Никому не догадался позвонить, ты уж прости.
– Я думаю, это из-за меня, – не могу удержать в себе горечь.
– Это несчастный случай, ничего не выдумывай, Ванька! – сердится Идол. – У вас, у женщин, есть нехорошее свойство: считать, что всё вокруг происходит из-за вас. На самом деле, многие события происходят просто так, по всяким диким случайностям, непредвиденным обстоятельствам. Поэтому не накручивай себя и не вкладывай дурные мысли в другие головы.
От его слов становится немного спокойнее, но мне бы его уверенность.
Я бы сорвалась и полетела, но сижу как птица в клетке: у меня снова ни документов, ни денег. Ушла из дома, как была, – без ничего. Не хватает мне рациональности. Голову теряю. Но в тот момент хотелось лишь одного: отдать в руки «злодею» Репину всё, что есть, лишь бы Андрея с детьми больше никто не трогал.
Сейчас впору рассмеяться: пришла отдавать без ничего. Я даже сумку выронила, когда увидела изуродованную Ильёй скатерть.
Звонок в дверь. Настойчивый, настырный. Неожиданно. Застаёт врасплох. На цыпочках подхожу к двери. Никита не говорил, чтобы я никому не открывала. Смотрю в «глазок». Там девушка.
