– Ага. Иди, иди, – напутствует меня сын, – только она соврёт, наверное. Наплетёт тебе крючком лабиринтов – не распутаешь.
– Ты к матери ездил? – перевожу разговор на другое.
– Нет, – мотает сын головой. – Мы по телефону. Просила не приходить. Сказала, плохо ей. Завтра съезжу.
Он тоже лукавит. Не знаю, что там ему Лида сказала, но Илья трусит. Ему очень тяжело даются походы к матери. Особенно, если это приходится делать ему в одиночку.
Я был в больнице сегодня. У Лиды всё стабильно. Не лучше, но и не хуже, хотя она предпочитает быть слабой и беспомощной. Давить на жалость. Уж не знаю – в силу своего характера или чтобы плотнее держать меня на крючке.
У меня неоднозначные впечатления. Почему-то сегодня показалось, что ей нравится «умирать». Держать меня, образно говоря, за яйца. Вздыхать и плакать. Жаловаться тихим голосом. Ненавязчиво, но противно.
Так зудят комары. Вроде бы не мешают, но их писк может свести с ума. И если комар затих, не факт, что он сел и мирно забился в уголок. Скорее всего, он облюбовал твою шкуру и, наслаждаясь, пьёт кровь.
Я всё же иду домой. Пристальный взгляд сына щекочет спину. Пересиливаю себя, чтобы не обернуться.
Я вхожу тихо. Дверь открываю своим ключом. Илья не обманул: двери в большую комнату закрыты. Открываю их бесшумно. Любуюсь, как снуют её пальцы. Прядь упала на глаза, но она не замечает – поглощена вязанием полностью.
– Ива, – зову тихо. Она вздрагивает, упускает крючок. Белое кружево падает ей на колени.
– Я испугал тебя? – прислоняюсь к дверному косяку.
– Да, немножко, встаёт она и идёт ко мне. Тянется, проводит рукой по щеке. Я прикрываю глаза от её бесхитростной доброй ласки. – Я когда вяжу, погружаюсь в себя. Даже не понять, о чём думаю. Это какие-то словно не мои мысли. Вязание требует и упорства, и внимательности. Нужно считать петли и столбики. Иначе собьётся рисунок, и придётся распускать, начинать заново.
– И как часто ты распускаешь? – целую её в щёку, осторожно обнимаю за талию. Я помню, всегда помню о хрупкой вазе. Какое счастье, что Иве можно помочь. Однажды я прижму её к себе крепко-крепко.
– За последние несколько лет – пару раз. И то немного. Я почти сразу замечаю, если что-то идёт не так. Глаз привыкает, руки слушаются.
– Ты никогда не хотела учиться? Дизайнер одежды. У тебя бы получилось.
Ива захлёбывается воздухом, кладёт голову мне на плечо, чтобы прийти в себя. Хрупкая моя девочка. Ранимая и бесконечно дорогая.
– Я… не позволяла себе думать об этом. Почти никогда. Я хотела только одного.
– Денег на операцию, – произношу слова вслух и думаю, как смогу жить, пока она будет находиться на лечении.
– Быть как все, – целует она меня в ключицу. Сердце сжимается от боли. Не физической, конечно. В то время, когда дети мечтают стать космонавтами или поп-дивами, маленькая Ива мечтала стать здоровой. Как все. Нормальной. Ходить в школу. Бегать по улицам.
– Всё у тебя будет, целую её лицо, покрываю жаркими, но беспорядочными поцелуями. Вхожу в исступление. – И здоровье, и в институт мы обязательно будем поступать. Твой талант достоин большего.
Губы мои находят её. Мы целуемся. Руки её поглаживают мою грудь. Пальцы мои пробираются под кофточку и гладят кожу на талии.
– Не надо, – отстраняется Ива с тяжёлым вздохом. – Скоро дети вернутся.
У неё розовые щёки, томный взгляд. Я уверен: если трону её между ног, то почувствую её горячую влажность. Её готовность принять меня. Стонать и шептать моё имя. Вскрикивать, достигая пика.
– Я подожду, – шепчу Иве в ответ, взглядом давая понять, что хочу её сильно-сильно.
Она ещё раз гладит меня по щеке. Затем, вздыхая, делает шаг назад. Я вижу: её что-то мучает. Возможно, это связано с её поездкой не пойми куда. Но спрашивать не хочу, чтобы не сломать ростки доверия, что постепенно проросли и помогают нам лучше понять друг друга.
– Андрей, – собирается она с духом, а я жду. Ива мотает головой, словно передумав, обнимает себя за плечи, будто озябла. А затем, решившись, всё же говорит: – Знаю, возможно, не моё дело, но я всё же спрошу.
Я продолжаю молчать. Наверное, Ива нуждается в помощи, в маленьком толчке, но я не хочу её принуждать даже в малом. Захочет – спросит, нет – все разговоры могут и подождать. Но Ива не из тех, кто отступает, если уже что-то надумала. И вопрос её, как пощёчина – неожиданно болезненный и резкий.
– Скажи, это правда, что у тебя проблемы с бизнесом?
Ива
– С чего ты взяла? А главное – откуда? – тон у Любимова резкий, почти неприветливый. Он не привык, чтобы вмешивались в его дела. И даже я, с кем у него отношения, слишком рискую, заводя разговоры на подобные темы.
– Я не вмешиваюсь, – качаю головой, – не лезу, куда не просят. Но я должна была и спросить и предупредить. Попросить тебя быть осторожнее. Буду рада, если всё не так. Буду счастлива, если это ложь.
Он молчит, сжав губы в суровую линию. Выдыхает осторожно воздух сквозь стиснутые зубы, словно ему больно.
– Прости, – обычное слово звучит как угроза, но Андрей всего лишь пытается унять бурю внутри. – Ты права, а я… слишком привык полагаться лишь на себя. Ни одна из моих жён не спрашивала, откуда берутся деньги. Они пользовались ими и не задавали лишних вопросов.
Я знаю, что он делится прошлым. Не упрекает, однако промолчать не могу.
– Я не твоя жена, Андрей. И тем более, не первая и не вторая. Пройти мимо и не сказать – всё равно что обмануть. И я не хочу, чтобы ты меня с ними сравнивал.
Он смотрит на меня внимательно. Глаза у него теплеют. Улыбка готова разомкнуть красивые губы.
– Прости, – говорит он мягче, – я постараюсь. Не обещаю, что перестану сравнивать. Иногда это происходит непроизвольно. Я знаю, что ты – не они.
Он ерошит волосы и подходит ближе. За этим жестом видна его взволнованность.
– Да, в последнее время у меня… не всё гладко. Есть некоторые проблемы. Я немного отстранился от дел со всеми этими событиями. Я прислушаюсь к твоим словам, Ива. Завтра же назначу аудит.
