– Что такое?
Спросил Айсберг, раздраженно оглядываясь, видя, что мы задерживаемся.
– Я никогда не летала. Мне…мне страшно, и меня тошнит. – ответила тихо и подняла на него взгляд, встретилась с синими льдинами, пронизало током, захотелось тут же зажмуриться.
– Потошнит и перестанет. Тебе дадут пакет. Впрочем, ты можешь остаться, тебя даже отвезут обратно в гостиницу.
Сказал, как отрезал, и прошел в салон самолета. И я следом на дрожащих ногах. Еще чего. Обратно никогда. Села на удобное сиденье напротив олигарха, стюардесса заботливо меня пристегнула и вручила пакет в руки. Наверное, слышала, как я сказала о том, что меня тошнит. Когда самолет начал разгоняться, я сильно зажмурилась и впилась в сиденье руками, на взлете у меня заложило уши, и я вся тряслась от напряжения, пока не услышала над ухом.
– Открой рот!
О боже! Что? Здесь? Сейчас! Я же вырву ему на штаны!
– Рот открой, я сказал.
Глотая обильно выделяющуюся слюну, открыла рот и почувствовала, как на язык легло что-то прохладное и мятное. Конфета.
Приоткрыла один глаз, потом второй – Айсберг уже сидит на своем месте с ноутбуком.
Я с опаской осмотрелась и увидела, что мы находимся совершенно одни (не считая стюардессы, которая проверила – пристегнуты ли мы, и ушла) в красивом салоне цвета слоновой кости с бордовыми подушками и пледами. Сам салон похож на гостиничный номер, только без постели. Но я даже не сомневалась, что все эти сиденья раздвигаются. Только черт его знает, как.
Конфета была ужасно мятной и почти не сладкой, но уши, и правда, перестали болеть, а тошнота сошла на нет. Теперь у меня в горле царила мерзлота от конфеты, и от желания быстрее попасть в туалет тянуло низ живота. Автоматически я начала трясти ногами и слегка раскачиваться, чтобы не произошло катастрофы. Меня так в детстве мама учила. Пританцовывать. Тогда якобы хочется не так сильно. Немного помогало.
– Хватит постоянно ерзать.
Сказал, не отвлекаясь от ноутбука, и неожиданно сдавил мое колено своей огромной ладонью. Я тут же притихла. Его рука оказалась горячей и мягкой, от нее колкой паутинкой по ноге разбежалось тепло. Противно не было. Несмотря на это я все равно его боялась. И прикосновение напомнило о том, что эти руки творили со мной ночью, как властно раздвигали мне ноги, как трогали мою грудь. Снова взгляд на обручальное кольцо, и внутри стало неприятно. Как будто я делаю что-то мерзкое… Впрочем, я и так знала, что делаю много всего мерзкого, и мое поведение отвратительное. Я просто шлюха. Правильно сказала мачеха.
– Мне очень надо в туалет, – пискнула я, но на меня даже не посмотрели. Тогда я принялась дергать ремень, пытаясь его расстегнуть. От усилий мне хотелось еще сильнее, и я чуть ли не плакала. Пока вдруг мужская рука не щелкнула замком, выпуская меня на волю. Я соскочила с кресла, бросилась к двери в конце салона и сильно дернула ее на себя. О, божеее! Дааа! Заскочила в кабинку, закрыла дверь и через несколько секунд с облегчением выдохнула.
Яркий свет вдруг погас, и вокруг зеркала зажглись мелкие лампочки. Я засмотрелась на кусочки мыла, на пузырьки, на красиво свернутые салфетки и туалетную бумагу с выбитыми на ней розами. Все пузырьки я перенюхала, изо всех помыла руки. Так же я перенюхала разноцветные салфетки и кусочки мыла в виде цветов. В этом туалете так красиво, как во дворце. Даже сами пузырьки казались мне произведением искусства, и ничего подобного я никогда не видела. Гостиница отчима показалась убогим местом… а ведь раньше я считала, что живу в роскоши. По крайней мере меня в этом убеждала Нинка.
Ручку двери требовательно дернули, и я замерла.
– Что ты там делаешь? – послышался голос Айсберга, и я стиснула в ладони очередной флакон с жидким мылом.
– Мою руки.
– Двадцать минут? Открой дверь!
Послушно подвинула щеколду, и дверь тут же распахнулась. Кабинка сразу показалась мне маленькой и тесной, а он возвышается скалой надо мной, и я кажусь себе крохотной букашкой, которую можно раздавить носком его отполированного ботинка. Посмотрел на открытые флаконы, на раскиданные салфетки, на меня.
– Выходи отсюда. Завтрак принесли.
От слова «завтрак» в моем животе с такой силой заурчало, что я покраснела. Протиснулась между ним и дверью. Застряла. Подняла голову и посмотрела в ужасающе синие глаза. В горле опять пересохло. Не делает ни движения, чтобы помочь мне пройти, просто смотрит своим невыносимым взглядом, и мне хочется исчезнуть или, как хамелеон, слиться с обшивкой.
Наконец-то я проскользнула в салон и быстрым шагом прошла к креслу. На раздвинутом столике нас ждало целое пиршество, и от вида еды у меня во рту выделилась слюна. Айсберг сел напротив и принялся размеренно намазывать на булку сливочное масло с зеленью, а я положила к себе в тарелку всего понемногу. И омлет, и сыр, и кусочки ветчины, и салат с авокадо и помидорами черри. Когда моя рука протянулась еще и за плавленым сыром, я встретилась взглядом с незнакомцем. Он пил чай и смотрел на меня. Пристально, пронизывающе, как на какое-то странное существо. Затем откусил кусок хлеба и продолжил щелкать в ноутбуке. Я очень быстро опустошила содержимое тарелки и разомлела от сытости, сладкого чая, тепла и уюта. Не знаю, зачем я вдруг начала говорить:
– Оказывается, летать совсем не страшно. Немного заложило уши, а так ничего. Дух сильно захватывает, как на аттракционе. Я один раз была в луна-парке и…
Поднял голову и посмотрел на меня так, что я замолчала, стискивая пальцы и кусая нижнюю губу. Снова склонился к ноутбуку и надкусил хлеб. У него получалось это делать очень красиво, как-то утонченно и даже не испачкать бороду. В нем вообще все было каким-то холенным, чистым до тошноты и правильным.
– А еще писать, читать и одновременно есть нельзя.
Почему-то захотелось ему помешать, и я тут же об этом пожалела.
– А еще, если много разговаривать, можно вылететь в окно.
Я подавилась воздухом и закашлялась.
– Когда я захочу, чтобы ты открыла рот, я сообщу тебе об этом. И вряд ли это будет для разговоров.
Сердце сильно забилось, и в горле запершило от обиды. Очень захотелось запустить в него чашкой с чаем или пустой тарелкой, но я, конечно же, не посмела бы этого сделать. Быстро заморгала, чтобы слезы не запекли глаза.
От скуки я долго смотрела в окно, но там кроме неба ничего не было видно, тогда я подтянула под себя ноги. Почувствовала, что меня накрыли пледом, но глаза открыть не смогла. Мне было тепло, я наелась и даже не заметила, как провалилась в сон.
У меня большая грудь, тяжелая, а вырез узкий и больно впился сбоку в полушарие. Я вскочила и тут же выдохнула. Он сидел рядом и трогал мои груди. Гладил ключицы, саму грудь, сминал, надавливал, и в этот момент я краем глаза заметила, как он дергает рукой, подняла взгляд и вздрогнула, увидев, как широкая ладонь второй руки Айсберга обхватила член и быстро двигается вверх-вниз. Он не смотрит на меня, он смотрит на мою грудь. Остекленевшим взглядом с приоткрытым ртом, тяжело вдыхая и со свистом выдыхая воздух, а когда я попыталась двинуться, рука смяла полушарие так сильно, что я охнула и замерла. Большой и указательный пальцы сдавили сосок, стиснули, вытягивая вперед. Это не было неприятно. Наоборот, остро отозвалось покалыванием где-то внизу живота и судорожным сжатием промежности. Незнакомым и пугающим ощущением в самом соске.
