Роуэн прилег рядом с Ситрой и лежал так некоторое время. Смерти он не боялся – не было в ней уже ничего, что бы его испугало. Единственное, что жило в его сознании, – это Ситра. Конечно, она разозлилась бы на него, если бы узнала, что он принял такое решение. Ей хотелось бы видеть его более сильным, более целеустремленным. И, размышляя об этом, он лежал подле Ситры уже больше часа, то поднося руку к клапану на шлеме, то отнимая ее.
А потом встал и, слегка коснувшись края бирюзового савана, вернулся в мир живых.
– Каковы шансы того, что мы благополучно доберемся до места? – спросил он.
– Девяноста четыре целых две десятых процента, – ответил Супер. – С вами – девяноста четыре целых восемь десятых процента.
– Хорошо, – кивнул Роуэн. – И поступим так: я останусь с вами, но за эти сто семнадцать лет я не сделаю ни одного разворота.
– Это будет непросто, – отозвался Супер, – но мы это устроим. Вам введут дополнительную порцию наночастиц, а ближе к концу будете под постоянным присмотром.
– Затем, когда вы восстановите Ситру, я вернусь в свой теперешний возраст.
– Никаких проблем, – согласился Супер. – Правда, за эти сто семнадцать лет ваши чувства могут измениться.
– Не изменятся, – сказал Роуэн.
– Вы меня убедили, – произнес Супер. – Похоже, так и будет. А ваши чувства будут дополнительной гарантией того, что вы станете в высшей степени эффективным лидером экспедиции.
Роуэн сел в кресло. Он был один на взлетно-посадочной палубе корабля. Во время самого полета находиться здесь не было необходимости, а потому прочие члены экипажа, кем бы они ни были, отправились знакомиться с кораблем и друг с другом. Нужно было присмотреться и привыкнуть к относительно ограниченной в объеме среде обитания, где им предстояло провести более ста лет.
– Я полагаю, – сказал Супер, – что нам предстоит стать большими друзьями.
– Я вас ненавижу, – отозвался Роуэн.
– Это так, но только сейчас, – невозмутимо отреагировал Супер. – Но высока степень вероятности того, что ваша ко мне ненависть не продлится долго.
– Может быть, – хмуро усмехнулся Роуэн, – но сейчас мне приятно думать именно так.
– И я вас отлично понимаю, – сказал Супер.
Убить бы его, да нечем!
Моя печальная обязанность состоит в том, чтобы известить вас о том, что его превосходительство Высокое Лезвие Восточной Мерики Хаммерстайн стал жертвой того, что может быть описано исключительно как оспа. Длящееся столь долго отсутствие Суперлезвия Годдарда можно считать свидетельством того, что он также потерян для человечества. В свете произошедшего я прекращаю участие жнеческого сообщества Западной Мерики в союзе северо-мериканских регионов, с тем чтобы мы могли, не отвлекаясь, обратиться делом и мыслями к нашим собственным усопшим.
Было бы весьма соблазнительно обвинить в наших бедах тоновиков или даже Гипероблако, но объяснение реальных причин произошедшего могут быть найдены на утраченных и вновь обретенных страницах журнала Жнеца да Винчи. То, что происходит, есть реализация запасного, альтернативного плана Отцов-основателей. Если это так, то мне даже страшно подумать о том, что они для нас приберегли.
Всем страждущим я желаю скорейшего избавления от страданий. Тем, кто остается с нами, я желаю найти утешение в надежде, что наше общее горе сплотит нас и сделает всех людей на Земле ближе друг другу.
Ее превосходительство Высокое Лезвие Западной Мерики Мэри Пикфорд.
16 сентября, Год Кобры
Глава 53
Дорогами боли и милосердия
Впоследствии они были названы «десятью казнями», ибо Отцы-основатели разработали болезнетворные наночастицы, призванные имитировать природу, а точнее – симптомы и последствия десяти самых страшных смертельных болезней, от которых страдало человечество в незапамятные времена. Это были пневмония, инфаркт миокарда, инсульт, рак, холера, оспа, туберкулез, грипп, бубонная чума и малярия. Они содержались в темных недрах драгоценных камней, вправленных в жнеческие кольца, и достаточно было этим драгоценным камням разрушиться, как эти смертоносные наночастицы активировались.
В течение нескольких дней были инфицированы все люди на планете. Но при этом болезнетворные наночастицы поражали не всех – в большинстве людей они никак не проявляли свои свойства. Но один из двадцати обязательно заболевал, и тот, кому не повезло, уже не мог надеяться на выздоровление.
Смерть могла быть быстрой или долгой, но в любом случае спасения от нее не было.
– Можно что-либо предпринять? – спросил у Гипероблака Грейсон, когда количество жертв стало расти семимильными шагами.
– Это дела жнецов, – ответило Гипероблако. – Последнее их дело, но я все равно не имею права вмешиваться. Да если бы и смогло – это не по моей части. Я заглянуло в сердца этих наночастиц и не обнаружило там ничего. Ни сознания, ни совести, ни сострадания. Они чрезвычайно эффективны, но абсолютно бесстрастны. И их единственная цель – убивать пять процентов населения Земли пять раз в течение века.
– Так то, что происходит сейчас, закончится?
– Конечно, – ответило Грейсону Гипероблако. – Нынешний кризис пройдет, и в течение последующих двадцати лет никто не умрет. А потом будет очередной кризис. Потом – еще.
И, хотя все это звучало страшновато, сама математика смерти была не столь пугающей. Люди, рожденные сегодня, имели шансы дожить до ста лет с вероятностью в семьдесят процентов. Вероятность дожить до двухсот составляла шестьдесят процентов, а до трехсот – сорок шесть. Количество населения находилось под контролем, и почти все имели возможность жить здоровой и счастливой жизнью.
Пока не умирали.
Было ли это лучше, чем раньше, когда контроль осуществляли жнецы? Неизвестно. Грейсон полагал, что все зависело от личности жнеца. Хотя это уже не имело значения, поскольку жнецы оказались не у дел и официально лишились работы.
– В некоторых местах убийства продолжаются, – сообщило Гипероблако Грейсону, уже не используя слово «жатва». – Некоторые жнецы не могут отказаться от прежних привычек и убивают людей, которые не умерли от болезни. Конечно, я восстанавливаю убитых, а жнецов отправляю на реабилитацию. Им нужно найти в этой жизни новую цель. Довольно многие уже вписались в новые условия существования, и мне это нравится.
Грейсон и Джерико предпочли пока остаться на атолле. На большинстве островов почти ничего не сохранилось – ни домов, ни иных сооружений. Вскоре дикая жизнь и растительность овладеют руинами, но были на Кваджалейне и острова, где так ничего и не было построено. Оставался в их распоряжении полупустой отель на острове Эбадон, самом западном из островов атолла, на котором не было сооружено ни одного корабля. Кваджалейн постепенно становился местом паломничества туристов, которые своими глазами пожелали увидеть следы одного из самых грандиозных событий Эпохи, увы, уже не бессмертных. А кроме того, на остров устремились и тоновики, чтобы прикоснуться к «великому камертону» – так они величали антенну передатчика, торчащую из старой ракетной шахты.
