— Я хочу тебя… — смешивая стон с шепотом, произнесла Лана.
Глеб на мгновение замер. Он и так едва сдерживал себя, готовый взорваться — так пульсировало его напряженное тело. А теперь еще и это признание…
— Потерпи… — попросил он, продолжал кружить пальцем вокруг клитора Ланы, срывая стоны с ее припухших губ.
— Нет… Хочу тебя… сейчас…
Это стало последней каплей — Глеб одним движением стянул с себя джинсы. Затем воспоминания смешались, сплавились, словно куски металла в печи, — и Глебу казалось, что внутри его полыхало такое же пламя.
Он почувствовал легкое сопротивление, прежде чем полностью проникнул в Лану, и боль в плечах, когда принцесса впивалась в него пальцами. Слышал ее вскрик. Видел прикушенную в кровь губу и блеск слез в уголках ее глаз. Потом все затмилось его собственными эмоциями — ощущениями настолько сильными, что размывались границы реальности. И когда его тело взорвалось, опустошилось, у него промелькнула мысль — далекой тенью, заметкой на полях — что еще никогда в жизни он не испытывал такого всепоглощающего удовольствия, такого острого, концентрированного счастья.
Лежа на боку, подпирая голову рукой, он все смотрел на Лану — и не мог насмотреться. Пульсирующая точка на ее шее замедляла ритм. Волосы разметались по подушке, пара прядей прилипла к губам — но Глеб не убирал их, чтобы не нарушить идеальную красоту момента. Ее глаза были закрыты, но веки еще трепетали от полученного удовольствия — которое доставил он! Глебу хотелось залезть на крышу, чтобы прокричать об этом на весь мир…
— Вы хотите избежать наказания, пленив меня рассказом о сексе с девственницей? Ваша затея обречена на провал.
Его холодный, насмешливый тон так не совпадает с моим состоянием, Граф настолько не представляет и не утруждается даже просто заметить, что в этот момент чувствую я, что мое терпение не лопается — оно взрывается.
У меня нет ксерокопии документов, и сейчас я не могу преподнести информацию так эффектно, как в начале этой ночи сделал он. Поэтому просто говорю — ровно и жестко:
— Тогда Глеб не знал, что его уже ждал еще один подарок. В тот самый момент, когда он дотронулся до спутанных волос Ланы, в дверь его дома постучалась судьба в виде мужчины с разорванной мочкой уха и шрамом над верхним веком.
Я не смогла заставить себя поднять взгляд на Графа. Но каждой клеточкой чувствовала, как сгущается воздух в комнате, как начинают потрескивать искры. Конечно, Граф понял, о ком я говорю.
— Продолжение истории вы услышите завтра, если откроете мне дверь.
Я забираю сумочку, вожусь с рукавами, прежде, чем надеть плащ, неторопливо выхожу из дома. Закрываю за собой дверь — и, чувствуя дрожь в коленках, прислоняюсь к ней спиной.
Началось.
ГЛАВА 4
В прихожей горит свет. Если сюрпризы и ждут меня, то не здесь.
Поднимаюсь на второй этаж. Дверь кабинета распахнута. Вхожу, настраиваясь на неожиданный прием, — и оказываюсь совершенно не готовой к тому, что Граф в расслабленной позе сидит на диване напротив моего кресла. В руках вертит простой карандаш. Рядом лежит блокнот альбомного формата на спирали. Никогда не была на приеме у психотерапевта, но, думаю, выглядит это примерно так же.
На всякий случай, бегло оглядываю кабинет — но не замечаю ничего более странного, чем адекватный Граф. Моя интуиция тоже молчит. Как не вовремя.
Граф бросает взгляд на старинные настенные часы.
— Вы опоздали, — говорит нетерпеливо, но без злости.
— Вы же не казните меня за это, царь?
— Смотря, насколько интересной окажется ваша история.
Я ничуть не сомневаюсь в увлекательности моей истории, но пусть лучше ее оценит Граф.
Устраиваюсь на кресле с тщательностью пилота межгалактического корабля. Спине удобно. Комфортно лежат руки. Ерзаю бедрами, принимая идеальную расслабленную позу, — я никуда не спешу. И мне все еще не по себе от того, что начало нашей ночи — особенно, учитывая окончание предыдущей, — проходит гладко и спокойно.
Граф, не отрываясь, следит за мной.
— Приступим? — интересуется он, когда я, наконец, затихаю.
— Пожалуй.
— Для начала хочу уточнить пару моментов… — берет блокнот, пишет в верхнем углу листа цифру один и несколько раз ее обводит. Не нравится мне, с каким нажимом он ставит после единицы точку.
— Повторение пройденного? — уточняю я.
— Можно и так сказать.
— Это не бесплатно.
Карандаш замирает на точке.
Граф поднимает голову и смотрит на меня таким взглядом, будто не расслышал моей реплики и ждет повторения.
— Не было уговора, что я стану повторять уже сказанное или отвечать на ваши вопросы, — поясняю я. — Хотите дополнительные услуги? Платите.
Граф молчит. Тишина насыщенная, напряженная. Но неопасная.
— Сколько? — наконец, спрашивает Граф своим обычным, развязно-насмешливым тоном.
— Одна чашка кофе, — я с трудом сдерживаю зевок. Ночные истории сложно мне даются по ряду причин.
— Согласен.
Судя по тому, что Граф прихватывает с собой блокнот, мне нужно идти следом.
Пытаюсь не упустить и малейшей детали — чтоб не оказаться застигнутой врасплох, как вчера со свидетельством о рождении.
Граф легко сбегает по ступеням — даже, кажется, что-то насвистывает. Мимолетно, едва касаясь, барабанит пальцами по перилам, словно по клавишам фортепьяно. На перилах — пыль — горничную он так и не нанял. Тонко пахнет шлейф его одеколона — и это самый сильный запах из тех, что я сейчас чувствую. Так в чем же подвох? Неужели именно в том, что подвоха нет? Неопределенность давит.
Сажусь на стул и наблюдаю, как Граф подходит к кофемашине. Лениво потягиваюсь и произношу:
— Предпочитаю заваренный в турке.
Ложечка с молотым кофе замирает над банкой — точь-в-точь, как карандаш над блокнотом некоторое время назад.
— Кристина Арсеньевна Страж-Мережсковская, уроженка Санкт-Петербурга, двадцати семи лет от роду, не кажется ли вам…
— И все равно я предпочитаю кофе, приготовленное в турке, — в этот раз демонстрация его осведомленности нужного эффекта не достигает — шок по этому поводу я пережила вчера. А, значит, сегодня живу в реальности, где Граф знает, кто я такая, и действую исходя из этого. Кроме того, похоже, новой информацией — более ценной, чем данные моего паспорта и свидетельства о рождении — он не владеет.
Граф высыпает кофе обратно в банку. Долго и без энтузиазма ищет джезву. Находит. Варит кофе. Ставит передо мной на блюдце чашку с ароматным напитком. Не спуская с меня глаз, медленно, шурша по столу, пододвигает мне сахарницу.
— Две ложечки, пожалуйста, — не унимаюсь я.
