Ой, да заткнись, говорит она в ответ на что-то, но на деле ее «заткнись» означает «Никогда не замолкай, прошу тебя». Он говорит ей о том, на что я никогда не решилась бы. Я слышу, как с его губ срываются мои слова, записанные у меня в блокноте, надежно, наглухо перечеркнутые. Те, которые я шептала, глядя на статую зайца, в которых признавалась деревьям, по пути домой, после ночных тусовок. С таких слов начинаются книги. Вслух их не произносят, потому что это слишком неловко. А он произносит, причем каким-то очень знакомым голосом. Низким. Уверенным. В глубине которого спрятана улыбка. Никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно.
– Я серьезно.
И все, она тает. Открывается ему навстречу, как цветок на рассвете. Прячет лицо в вуали, в ладонях, в кружевных ладонях. Моя подруга. Моя самая близкая, самая дорогая подруга. Надо ей все рассказать. Я должна это сделать, должна ее предупредить. Я отпиваю еще вина, и мои веки тяжелеют, опускаются под гнетом его надвигающейся тени. Я о стольком хочу его спросить.
Чего ты хочешь? От меня? От моей подруги? От моих врагов? Ты и правда появился на свет из того ушастого недоноска который убежал от меня в гостиной Герцогини, а после исчез, оставив после себя цепочку следов, слишком крупных для кролика? Или ты появился из иного зверя? А может, ты монстр, которого породила я сама, безо всяких там зверей? Но с моих губ не срывается ни звука. Я отпиваю вино из своего бокала. Иду за ними в гостиную. Наблюдаю за тем, как они танцуют.
Мы пьем «Кампари»
[70] из запасов Авы, смешав его с газировкой. Подношу ее недокуренную сигарету к губам. Когда он смотрит на нее, его лицо озаряется таким светом, что мне становится неловко. Он ведь так откровенно, так очевидно влюблен. А она? Она похожа на медленно разжимающийся кулак. Может превратиться в открытую ладонь. А может и сжаться еще крепче. Время покажет. Я смотрю, как они страстно кружатся, сходятся и расходятся в ритме танго. Наблюдаю, как они целуются. В те минуты, когда их рты приоткрываются навстречу друг другу, что-то точно так же открывается и во мне. Разворачивается так широко, что кажется, вот-вот выпорхнет и воспарит. Я напугана до смерти. И так же счастлива.
Они отражаются в зеркальном темном окне, и я вижу между ними себя. Щеки горят, подогретые коктейлем Авы. Лицо у меня мечтательное и счастливое. На губах – улыбка, полная чистого блаженства. Я выгляжу прямо как Иона в те минуты, когда он погружается в свое поэтическое облако и ничто мирское не способно его затронуть. Но тут рядом с нами я неожиданно замечаю еще одно лицо. Только оно – снаружи и смотрит в комнату. Так, словно оно всегда там было, но я заметила его только что.
Это Герцогиня.
Она стоит снаружи и наблюдает за тем, как я наблюдаю за Авой и Максом. И тоже улыбается. Но ее улыбка совсем другая. Она в ярости. Она вдруг все поняла. И жаждет отомстить.
Я визжу.
– Саманта?! Ты в порядке? – бросается ко мне Ава.
Я тычу рукой в окно. Макс идет проверить. Но Герцогиня уже исчезла. Растворилась в ночи и лунном свете, таком ярком и чистом, который никогда не падал на мой дом. Потому что луна ненавидит твою халупу, забыла?
Но она была там, я уверена.
– Это была она.
– Кто? Кого ты там увидела? – спрашивает Ава.
– Нет, ничего. В смысле никого. Наверное, задремала, и мне это приснилось. Или просто показалось. У меня был тяжелый день. Наверное, мне лучше пойти спать.
– Да, – говорит Макс, – наверное.
А через несколько секунд мне приходит сообщение:
«Ты больная».
* * *
Мы на крыше. Ава и я, наблюдаем за тем, как он возитсяв саду. Сидит, сгорбившись, созерцая участок влажной травы. Сегодня уже достаточно тепло, чтобы приступить к делу, сказал он утром, выглянув в окно. Я сразу представила, что он опять затеял нечто гнусное.
– К какому делу? – спросила его я.
– Сеять, – ответил он.
– Что сеять?
– Семена.
Я представляю себе, как он разливает по земле мышьяк. Как поджигает всю траву и все растения. Как накладывает на лужайку какое-то заклинание, та мигом порастает колючим шиповником, который пожирает нас. А если честно, то я понятия не имею, какие у него там намерения относительно лужайки и всего остального.
– Мои намерения? – переспросил он, когда я приперла его к стенке, когда мы в очередной раз надрались до того, что гостиная «поплыла».
О нет, это не гостиная «поплыла», Саманта, это ты поплыла. Мы танцевали, чего почти никогда не случается. Потому что это гребанное позорище, смертельный номер с отдавливанием ног. Когда он делает шаг влево, я тоже делаю шаг влево. Когда он – вправо, и я вправо. Гребанное позорище, констатировала Ава, наблюдая за нами с дивана. Вы, ребята, могли бы выступать на ярмарках, неплохо бы заработали. У меня на родине вы сколотили бы состояние.
Слово «намерения» его явно страшно позабавило. Он издает громкий смешок. Мои НАМЕРЕНИЯ. МОИ намерения.
– И? – спросила я.
Мне вот было совсем не весело. Я должна была узнать. Мне отчаянно хотелось знать, что он намерен делать дальше. Я смотрю ему в глаза. Как бы мне хотелось, чтобы они перестали менять цвет. Хотя бы на одну, мать его, секунду.
Но его веселит даже мое отчаяние.
– Я не знаю, Саманта, – говорит он. – Это ты мне скажи.
* * *
Последние несколько дней было удивительно тихои спокойно. От Заек ни слуху ни духу. Ни единого сообщения, ни одного «тюльпана», «тролля», «топора» или «привидения» со вскинутыми ручками. Ни одного звонка. Лишь письмо от Льва с Фоско в копии. Тема письма «Проверка». Само письмо было коротким:
«Боюсь, нам пора серьезно поговорить. Пожалуйста, приходи в “Пещеру” в 19:00». И никакого прощания в конце, даже формального «С наилучшими пожеланиями». Но именно это пустое место в конце письма сказало мне обо всем, что он, как мне кажется, думает. Что я первая должна была выйти с ним на связь и поговорить о дипломной. Алло, девочка, это ведь в твоих интересах, не в его, верно?
– Ой, да забей, – говорит Ава, прикуривая и передавая мне фляжку «Выпей меня».
– Не могу.
– Ну тогда передай ему, чтобы шел на хрен – лично от меня. Скажи, что никому не позволяется трахать мозг тем, кого я люблю, и спокойно жить дальше.
– Ты меня любишь?
– Ну и вопросец. Люблю, конечно. Никто во всем мире не будет любить тебя так, как я, – улыбается она.
И я вижу, что она говорит серьезно. От всего сердца. Протягивая его мне на открытой ладони.
