Мы съездили на автовокзал, затем к дому Авы (ее там не оказалось), а потом снова на автовокзал.
– Ты уезжаешь из города, Саманта?
– Да. Не знаю. Может быть.
– А куда?
– Пока не знаю.
– Спонтанное путешествие? Это круто.
Но ни на автовокзале, ни на железнодорожном ее не оказалось.
– Что, решила не уезжать? – спрашивает он, когда я возвращаюсь в машину после пары кругов вокруг вокзала.
Я киваю, глядя в лобовое стекло.
– Клево, Саманта, я рад. Ну что, куда теперь? Не хочешь попить чаю? Я думаю, ты могла бы…
– Слушай, а мы можем еще немного поездить?
Не могла же она уехать в такую погоду, верно? А потом я вспоминаю июньские муссоны. Мы тогда напивались до беспамятства у нее на крыше. И она подставляла лицо ливню так, словно это были яркие солнечные лучи.
Пойдем, погуляем, предложила она.
Ты что, блин, прикалываешься?
Но она уже убежала.
Несколько часов спустя я проснулась от того, что на меня капала вода. Ава склонилась надо мной, ее темная одежда промокла до нитки.
Проснись и пой!
– Конечно, Саманта. Можем покататься. Куда поедем?
– Да просто покатаемся, – я смотрю в окно, но не вижу ничего, кроме воды и серого неба.
– Настроение блуждать по городу?
– Да, вроде того.
– И у меня так бывает. Иногда я просто езжу по нему часами. Просто так. Раньше ездил по книжным магазинам, но больше не езжу, я вечно трачу кучу денег на книги. В прошлый раз просадил в «Книжном у Ады» почти сотню баксов. А может, и больше.
– Прикольно.
– Ага, если не считать, что у меня денег было шаром покати. Но это того стоило. Я купил офигенную поэзию и книжки про джаз. И эту охренительную книжку новой эры, называется «Дитя Луны». Автор написал ее примерно в тысяча девятисотом, просто отбитый чувак. Но книга крутая, правда, – он оглядывается на меня, и я киваю.
– Звучит круто.
Если бы не дождь, я смогла бы ее разглядеть среди прохожих. Что же такого ей сказала Элеанор?
Кстати, Саманта призналась мне, что на самом деле ненавидит тебя.
У Саманты теперь есть мы. Ты ей не нужна.
Но мне трудно себе представить, как она произносит все это, не накручивая волосы на пальцы и не корча из себя героиню из мелодрамы восьмидесятых. Да и с чего Аве должно быть дело до того, что сказала ей Элеанор? Она ведь все равно уже решила уехать. Меня начинает подташнивать.
– Я рад, что ты никуда не уезжаешь, Саманта. Мы в этом семестре почти не виделись. Похоже, ты теперь дружишь с Элеанор и ее девочками?
Так и вижу ее лицо, ее острые черты, торчащие скулы и глаза, похожие на дырки с сияющими на стенках прожилками. И вспоминаю, что раньше называла ее Герцогиня. Неужели я могла называть ее как-то иначе? Она смотрела на меня с таким жутким… как же это описать?
Пониманием. Она смотрела на меня, как будто все знала. Знала мой самый сладенький секрет. Такой мягкий, теплый, с кремом, тающим на языке. Да-а, Зайка, я тебя знаю.
– Да, вроде того, – говорю я.
– Клево, – говорит он. – Хотя и немного странно, – добавляет он.
– Почему странно? – смотрю на него я.
– Потому что ты их ненавидишь, верно?
Я чувствую, что краснею.
– Этого я не говорила.
– Не-а, говорила. Забыла? Мы были на весенней тусовке и вышли покурить. Я дал тебе сигарету, ты еще пыталась фильтр прикурить, помнишь? Я хотел дать тебе другую, но ты все равно закурила первую. Это было прикольно. Мне кажется, ты тогда уже здорово набралась. Ну и я спросил у тебя, как дела, а ты сказала: «Отвратительно». И я спросил: «Почему?», а ты ответила: «Мои однокурсницы – просто тупые курицы, Иона. Пуделиная выставка на выезде, а не однокурсницы».
Теперь я припоминаю. Нос наполняет гадкий запах горелого фильтра и моих собственных горелых волос. В горле закипает желчь, вызванная их заячьими нежностями. Пьяное сердце тяжело перекачивает кровь, пресыщенную ядреной смесью самого разного алкоголя, который я потребила на том жалком подобии вечеринки. Переулок кажется странно узким. Все как будто немного смещается влево. В крови кипит злоба, которую породило во мне булькающее заячье болото и бесконечные обнимашки, исполненные горя, что придется расстаться на лето. И все это пьяное сюсюканье. Я буду так по тебе скучать, Зайчоночек мой! Заинька, и я буду скучать! И я, Зайка, и я! Нет, Зайка, я буду скучать больше.
Шлюхи дрессированные!!!
– Я этого не говорила! – говорю я, уставившись на дорогу.
– Да нет, говорила. Я еще помню, удивился, но потом такой – ладно, окей, наверное, ей лучше знать, они все-таки учатся вместе. Я обычно на такие штуки внимания не обращаю. Стараюсь не обращать. Мне они казались хорошими, – он смотрит на меня с улыбкой – спокойный и счастливый, живущий в своем мирке, где все вокруг – хорошие люди. Никто не желает друг другу зла. Ну а как иначе.
– Никакие они не хорошие, – слышу я словно со стороны свой собственный голос. – Совсем.
– Разве нет?
Так и хочется сказать ему – да они все время над тобой потешаются. Говорят, что от тебя вечно воняет травой, и единственная причина, по которой тебе удается сносно писать, – это то, что у тебя мозги забродили от всей это наркоты. Они потешались над нарядом твоей сестры, когда та пришла на конкурс в прошлом году поддержать тебя. Они даже мне об этом написали, хотя до этого никогда не писали. «Эй, сестренка, ты видела эту шляпку?» И несколько смайликов: мартышка закрывает глаза, мартышка закрывает рот, кот, плачущий от смеха.
– Нет, – говорю я, глядя на него, глядя ему прямо в глаза. – Они плохие.
– Ха, – безрадостно говорит он, подняв брови. – Тогда почему ты у них в подружках?
Действительно, Саманта, почему? Хороший, блин, вопрос.
– Я просто… – начинаю было я, но тут краем глаза в пассажирское окно как будто замечаю Аву.
Ее черную куртку, мелькающую среди спин прохожих.
– Иона, стой!
Я выскакиваю из машины за миг до того, как она окончательно останавливается, оскальзываюсь на тротуаре – лужи быстро превращаются в лед – и бегу за ней. Ава, Ава! Я хватаю ее за обтянутое черной кожей плечо.
Она оглядывается. На меня вопросительно смотрят совершенно незнакомые глаза.
* * *
Я возвращаюсь к машине, из которой все еще ревет страннаямузыка. Иона ждет меня. Я сажусь на лопнувшее переднее сиденье и обхватываю мокрую голову руками.
– Саманта, ты в порядке?
