* * *
В мини-кафе много мини-кексиков, но знаете, что? Их должно быть больше. Почему они не расширяют ассортимент? Нужно больше мини-кексиков! Еще больше! Мы постоянно говорим им об этом, но они как будто и внимания не обращают.
Зайка сегодня ни крошки в рот не взяла. Она очень расстроена после Мастерской, потому что ПереПере не очень приятно высказалась насчет ее бриллиантовых прелюдий.
Зайка, да что она вообще знает?
Покушай, Зайка, пожалуйста, съешь что-нибудь.
Ради нас?
Мы не хотим, чтобы ты умерла, Зайка!
Мы не хотим жить в мире, где нет тебя!
Если ты умрешь, то и мы умрем, это уж точно. Пожалуйста, Зайка, поешь, пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста! Зайка, мы знаем, что иногда тебе становится грустно из-за того, что твоя сестра – крутой практикующий невролог и что ты прожила в ее тени почти двадцать лет, прячась за книжками и кипя от ярости. Но однажды настал день, когда ты вошла в комнату матери, взяла ее бриллиантовое кольцо и исписала ее зеркало и все окна в доме посланиями от богини Мудрости. В тот день взошла твоя литературная звезда, Зайка. В тот день ты оставила миру свое послание. Да-да, твоя сестра спасает жизни, и все такое, но ты, Зайка, спасаешь человеческие души своими бриллиантовыми прелюдиями. Сколько человек в мире могут этим похвастаться?
Мы следим за тем, как она подносит к мини-чурросу свои тонкие пальцы. А когда отправляет его в рот – радостно хлопаем в ладоши. Ура! Сегодня она не умрет! Мы быстро возносим богине единорогов молитву в благодарность за это.
А потом переходим к более интересной теме для разговора. Кем будет наш следующий мальчик? В смысле следующий Гибрид? М-м? Мы думаем. Как это каждый раз весело – мы устраиваем целый мозговой штурм и записываем идеи ручками с блестками. Это так приятно – аккуратно делать заметки в блокноте в кожаном переплете с дизайнерской толстой бумагой из чистого дерева, а не переработанного мусора! Проноситься ураганом по мировой литературе, кино, музыке и мифам всей мировой культуры, собирая самые вкусные сливки.
Но зайка говорит, что мы копаем недостаточно глубоко. Нужно подходить к делу более основательно. Быть грубыми, откровенными и глубокими. Как ночь.
Хорошо, Зайка, шепчем мы. Хорошо.
А затем снова думаем, думаем, думаем. Зайка отпивает глоток мини-«Френча 75»
[45] и разглядывает поверх бокальчика нас, каждую, изучает, словно бросает нам вызов своим взглядом. Нам, своим зайкам. Это немного грубовато, но мы решаем не заострять на этом внимания, а все потому, что любим тебя, Зайка.
– Может, рассмотрим какую-нибудь народную сказку? – предлагает Зайка. – Сделаем набег на канон?
И тут мы понимаем, что Зайка опять хочет создать мужчину-русалку. Или большого серого волка. Или прекрасного бледного принца, который должен пробраться сквозь колючий шиповник и взобраться по ее косонькам в башню, где она будет сидеть на подоконнике в красном плаще. Или испачканном золой тряпье. Или платье из чистого золота. Но Зайке не нравится, какое направление принимает разговор. Она считает, что русалка/оборотни/принцы – это тупо. Какая-то возня в песочнице. Слишком гетеронормативно. И мы, конечно же, соглашаемся с ней.
На самом деле, нет, Зайка. Мы тебя любим, но ты несешь пургу.
– А как насчет слияния постколониализма и ужасов? – предлагает зайка.
А это означает, что ей снова нужен ванильный Дракула. Не тот, который укусит ее и выпьет кровь, а тот, который будет распивать с ней алые коктейли в сумрачном баре. И говорить с легким, но неразборчивым славянским акцентом. Конечно, он не станет ее убивать, но вести себя будет так, словно он уже на грани и вот-вот это сделает. Или все дело в том, что он чужак в этой стране, и поэтому все время так напряжен. А может, она хочет мавританского принца с подведенными веками, знакомого с неортодоксальными техниками плетения волос и творениями де Сада. Просто какой-нибудь Чужак, но не Страшный Чужак, а такой, который будет делать ей чай с изящными ужимками анемичного английского джентльмена.
Мы морщим носы в ответ на предложение Зайки. Нас беспокоит то, как ты зациклена на инаковости и ориентализме, Зайка. Нам кажется, тебе стоит быть осторожнее.
– Можно срисовать что-то из фильма, в дань ностальгии по детству в летнем лагере, – предлагает Зайка.
Так-так, а это означает, что она опять хочет Джеймса Дина
[46], и чтобы он опять небрежно прислонялся к деревянному забору. Ну или Джона Кьюсака, только чтобы он обязательно держал над головой магнитофон под дождем, как в «Скажи что-нибудь». Опять. Или Марлона Брандо – опять, – чтобы он звал Стеллу жаркой летней ночью
[47]. И чтобы она встречала его на балконе с французскими дверями в белом платье на бретельках, с рисунком из птичек. И чтобы с каждым новым выкриком ее имени над его верхней губой все отчетливее проступал пот.
Опять.
Мы снова морщим носы. Цокаем языками. Зайка, ты повторяешься. Одни и те же истории. Мы знаем, что однажды ты пробовала стать актрисой, но не получилось, и ты пытаешься все превратить в сцену, которую мечтала отыграть. Ты, наверняка, была просто невероятна, пусть они и сказали, что ты недостаточно красива или стройна, и неважно, сколько раз ты доводила себя до рвоты, Зайка. Да что они знают! Мы-то видим, какая ты красивая. Очень-очень красивая! И все же ты больше не на сцене, Зайка. Нужно мыслить шире. И свободнее. Пожалуйста, Зайка.
* * *
– А что, если мы просто попробуем использовать других животных? – слышим мы свой робкий вопрос. – Вместо кроликов?
Неожиданно наступает тишина. Все опускают на тарелки свою мини-еду. Волна шампанского откатывается обратно в бокал.
Зайка смотрит на нас так, словно не вполне понимает, что мы сейчас сказали. Других животных? Вместо?
– Какое другое животное, Зайка?
– Не знаю, – отвечаем мы.
Неожиданно очень трудно придумать замену кроликам. Мы переглядываемся и понимаем, что все равно думаем лишь о хлопающих ушках да пушистых хвостиках.
– О, может, волка? – наконец, предлагаем мы. – Или оленя. С птицей тоже интересно было бы поэкспериментировать.
