– Ава, пожалуйста, прекрати…
Она подходит ко мне и обнимает ладонями мое лицо. Руки у нее прохладные и мягкие, но в то же время сильные. Сетчатые перчатки немного царапают кожу. От Авы пахнет мокрой травой, костром и зеленым чаем. Ее платиновые волосы щекочут мои щеки. Глаза в разводах жутковатого макияжа с одинаковой силой буравят меня – и карий, и голубой. Мы слегка покачиваемся так, словно вот-вот пустимся танцевать.
Я помню, как мы впервые пришли сюда. В тот вечер мы опоздали и всех партнеров-мужчин уже разобрали. И учитель крикнул нам: «Так, вы, обе! В пару! Вести будете по очереди!»
– Ты поведешь, или я? – спросила я у Авы.
– Да без разницы, – отозвалась она. – Можем обе.
– Окей, – согласилась я, не зная, что делать.
Так что я и вела, и следовала одновременно. А она смотрела прямо на меня, и вся так и светилась, как будто хотела показать: она же счастлива, как все это здорово, правда? А я не знала, куда деть глаза, поэтому смотрела на сережку в виде павлиньего пера, свисавшую из мочки ее левого уха. Странное это было ощущение. Словно я держала в своих объятиях сбывшийся сон.
Но теперь, когда я смотрю на это же перо, происходящее вовсе не кажется мне похожим на сон.
– Саманта, – наконец говорит Ава. – Мне все равно, окей? Ну вот честно. Хочешь ходить на пафосные девичники и целоваться в десна с дурочками – ходи, сколько влезет, мне все равно. Мне абсолютно наплевать, что ты будешь делать и куда ходить, это не мое дело. Так понятно?
Ее слова – точно удар под дых. Из меня разом вышибло дух.
– Понятно, – шепчу я.
Она смотрит на меня. А по моим щекам неожиданно сбегают слезы.
– Хмурочка, – увещевательно произносит она, но я уже отвернулась и ухожу от нее.
Спотыкаюсь. Перехожу на бег. Хоть меня и пугают ночные улицы. Хоть я и слышу, как она кричит мне вслед, пока я убегаю все дальше и дальше. Я слышу, как она зовет меня, но не оборачиваюсь. Пусть не думает, что мне страшно. Я не пугаюсь, даже когда на меня из темноты бросается какой-то мужик с криком: «МНЕ ТАК ОДИНОКО, ТАК ОДИНОКО!» Я и одна справлюсь. Без нее. Если буду ходить быстро. Или бегать.
Я чувствую, как у меня в кармане вибрирует телефон. Достаю его, уверенная, что это она. Наверняка хочет уговорить меня – возвращайся. Я не это имела в виду. Но вместо этого я вижу сообщение со смутно знакомого номера. В нем много тюльпанчиков. И машущих руками привидений.
* * *
«Ну что, ты придешь седня?☺».
11
– Саманта, – Кексик с такой силой сжимает мое лицо в ладонях, что мне становится больно. – Ты нас не убьешь, если мы заплетем тебе косички?
На ней платьице с накрахмаленным, отложным воротничком. Она говорит, что заказала его по интернету и модель называется «Малышка хочет гарцевать». Ее губы блестят персиковым бальзамом, точно так же, как и мои – я напилась пунша и позволила ей размазать эту дрянь по моим губам своим маленьким душистым пальчиком. Мы сидим в гостиной Жуткой Куклы, украшенной так, словно здесь с минуты на минуту начнется дискотека для старшеклассников. С потолка свисают хитроумные украшения из гофрированной бумаги. На одном столе высится башня мини-кексов, на другом, подбитом белой кисеей, стоит чаша с ярким пуншем, подсвеченная маленькими светильниками. Изо всех колонок доносится пение Кейт Буш
[27]: «Грозовой, грозовой, грозовой перевал». Под потолком медленно вращается диско-шар, отбрасывая «зайчики» на их высокие прически в стиле древнегреческих богинь, или лесных эльфиек.
Они распахнули мне дверь, облаченные в воздушные платья пастельного цвета. С корсажами на запястьях. Потому что тема сегодняшнего вечера – Выпускной. Разве я не знала? Вечеринка в стиле выпускного под These Dreams, это же университетская традиция для всех выпускников, Саманта, неужели ты не слышала? Ну и нам нужен был предлог, чтобы надеть это, говорят они и игриво машут пальчиками в белых перчатках. Мы не сказали тебе, потому что думали, если скажем, ну…
– Мы думали, ты не придешь.
– Но ты пришла.
– Мы так рады.
– Вот только ты не одета.
Может, мы тебя оденем? – спрашивали они, за руки утягивая меня в спальню. О, а еще мы нагуглили одну прическу, как раз для твоего типа лица! Ты только не убивай нас!
Я провожаю взглядом Жуткую Куклу, думая о Сисси Спейсек
[28], покрытой кровью с головы до пят. Кукла говорит, что у нее есть такое платье – такое, – что я после одного только взгляда захочу от него детей. Стены ее комнаты уставлены стеллажами с разнообразными пишущими машинками, оклеены изображениями оборотней и других мифических тварей, а в углу над ее творческим «алтарем» курится странно пахнущий дым. Я отпиваю еще пунша из стакана. Хм, а ведь это не так и плохо, правда? Их руки колдуют над моими волосами, возводя из них дешевую версию средневековой прически. Не будь такой заносчивой и противной, Саманта, говорю себе я. И подозрительной. Может, они и правда пытаются быть милыми и дружелюбными. Просто по-другому не умеют. Будь милой и ты!
– Спасибо, – говорю я Кексику, глядя, как она, уже немного пьяная, накручивает мои волосы и закалывает в такую же бабетту, как у них всех.
Бабетта-фигетта, как иногда ворчала на эти прически моя мама. Любовь всех выпускниц и невест и проклятие всех парикмахеров. И мое, потому что иногда, по вечерам, она практиковала ее на мне. Понятное дело, что клиентки, приходившие к ней в салон за такой прической, не были зайками, они все были намного беднее, не читали на латыни, презирали богему и не знали, что такое лютня, но при этом страстно жаждали чудесного перевоплощения – это желание всегда смущало меня и вынуждало опускать взгляд. И, к моему великому ужасу, это желание прямо сейчас горело у меня в глазах.
– Ни о чем не волнуйся, подружка. Мы так рады, что ты пришла!
Жуткая Кукла бросает взгляд в зеркало, где отражается Кексик, плетущая мне косички, и улыбается. Ее собственные рыжие волосы стянуты на макушке в узел и перехвачены лентой. Так туго, что я вижу розовую кожу ее головы.
– Расскажи нам про свой выпускной, Саманта? – просит она. – Тебе он понравился? Или было отстойно?
Она располагающе кривится, поглядывая на меня, чтобы я тоже захотела скривиться в ответ.
