Мои губы дрожат уже так немилосердно и заметно, что мне хочется прямо сейчас развернуться и сбежать из комнаты. Хм. Дверь еще открыта. Да к черту дверь, я готова дыру в стене пробить и удрать через нее.
А потом Герцогиня вдруг улыбается мне. И эта улыбка обволакивает меня, словно объятия.
– Саманта, – молвит она, – мы так рады, что ты все-таки смогла прийти!
Зайки по бокам принимаются согласно кивать. Да, очень рады, говорят их лица. Очень-очень рады!
– Можно я возьму твое пальто? – предлагает Кексик.
Я оглядываюсь. Она смотрит на меня с такой надеждой, ей так хочется забрать у меня неудобную верхнюю одежду, которой на мне, кстати, нет, что мне почти что хочется содрать с себя кожу и отдать в ее протянутые руки. Я прямо чувствую, как моя грудь покрывается алыми пятнами от смущения.
– Эм-м…
– Зайка, она пришла без пальто, – замечает Виньетка из своего опиумного облака, по-прежнему глядя на меня с заговорщицкой полуулыбкой.
Они прыскают со смеху. Кексик закрывает ладошкой рот, глядя на меня с таким ужасом, будто я голая. Или и того хуже. И она только что это заметила. Мне становится по-настоящему жарко. Так, что пот скатывается капельками по спине.
– Извините, – вырывается у меня, прежде чем я успеваю опомниться и не говорить этого.
– Ты-то за что извиняешься, Саманта? – спрашивает Жуткая Кукла своим томным голосом, рассыпав им пригоршню улыбающихся смайликов-чертиков.
– За что? – переспрашиваю я.
Теперь все взгляды устремлены на меня. Действительно, за что я извиняюсь?
На меня неожиданно накатывает осознание, что они все сидят, сбившись в тесный кружок, а я по-прежнему стою. У меня начинает слегка кружиться голова. Но сесть я могу только на пуфик в форме сердечка между Жуткой Куклой и Виньеткой. Это единственное свободное место, очевидно предназначенное для того, чтобы кто-то из них забрасывал на него ноги. Мне подождать, пока они сами предложат присесть? Или…
– Саманта, – Герцогиня протягивает руку. – Проходи же. Присаживайся.
Она похлопывает по свободному месту рядом с собой на диване. Все остальные тут же бросают взгляды на Кексика – та смотрит на диван растерянно, словно до моего прихода там сидела она. Взглядывает на меня с таким видом, словно ей только что залепили смачную пощечину. Но улыбается.
– Да, Саманта. Пожалуйста, присаживайся.
– Я могу сесть здесь, – предлагаю я, указываю на пуфик.
– Нет, Саманта, лучше сядь на диван, – говорит Кексик. – Даже не сомневайся. Ты такая высокая!
– Прямо как Алиса, когда съела грибочки, – вставляет Жуткая Кукла.
– Или Гильгамеш, – замечает Виньетка, откинувшись на спинку своего шезлонга. – Или Вавилонская башня.
– Но в хорошем смысле!
Я подхожу к Герцогине. Прежде я еще никогда не сидела так близко к ней. Она раскрывает руки и заключает меня в объятия – я словно погружаюсь в благоухающее облако из волос и шелка, под которым прощупываются хрупкие птичьи косточки. От нее пахнет цветами и почему-то гарью. Отстранившись, она награждает меня загадочной интимной улыбкой – точно мы с ней только что пережили нечто особенное, такое, что словами не выразить. Ее длинные пальцы сжимают мои руки. И смотрит она на меня так, будто я – ее бесконечно любимый, но немножко недоразвитый ребенок.
– Саманта, – молвит она, сжав мои ладони. – Как же хорошо, что ты пришла. Хочешь выпить? Мы как раз придумали для тебя коктейль.
– Для меня?
Во мне что-то надламывается. Словно разжимается, расщелкивается спазм, схвативший мое сердце в тот миг, когда я увидела свое имя на крыле бумажного лебедя. Когда я ходила и не верила, что это приглашение адресовано мне. Разве это возможно?
Они все кивают. Да, Саманта. Для тебя.
– Вот, попробуй, – говорит Жуткая Кукла, протягивая мне напиток.
Я смотрю на желчно-зеленую смесь, в которой плавает нечто похожее на маленькую черную какашку. Мне хочется спросить, что это, но я стесняюсь, ведь это, наверное, грубо. Тем более когда они так искренне мне улыбаются.
Они провожают взглядом предложенный мне стакан. Мне прямо хочется заорать: Почему вы вдруг так добры ко мне? Почему, почему, почему? Но вместо этого я просто улыбаюсь в ответ. Беру стакан и подношу к своим губам. Внутри все невольно вздрагивает, когда напиток касается моего языка.
– Ну? Что скажешь?
– Разве это не в твоем стиле? – спрашивает Жуткая Кукла.
Я словно набрала полный рот лютой кислятины, да еще и с таким горьким послевкусием, что у меня глаза наливаются слезами, а рот мучительно морщится. Я невольно захожусь кашлем под их пристальными взглядами.
– Крепковато получилось, да?
– Наверное трудно выпить без закуски?
– Может, я подслащу? Может, просто нужно немного сахара?
Они смотрят на меня с таким искренним беспокойством.
– Да нет, все нормально, правда.
– Уверена?
– Да. Все супер, – я делаю еще один небольшой глоточек, мужественно подавив гримасу.
Они в ответ улыбаются. Все, за исключением Герцогини.
– Саманта, – она кладет руку на мое колено, слегка впиваясь ногтями в кожу. – Непристойные посиделки не поощряют ложь. Наше собрание – это вечер Абсолютной Истины.
Я опускаю взгляд на ее покрытые белым кружевом колени, на которых лежит футлярчик, обитый кроличьим мехом. Из него выглядывает стеклянная дощечка. Кажется, на ней что-то выгравировано. Я чувствую, как у меня внутри холодной змейкой сворачивается страх.
– Мне нравится коктейль, – говорю я. – Правда. Я…
Они взрываются смехом. Мне хочется выкрикнуть: «Да что, мать вашу, я смешного сказала?» Но этого я не говорю. А просто смеюсь вместе с ними. Ха. Ха-ха. Ха-ха-ха.
– Ох, Саманта, мы так рады, что ты сегодня с нами! – говорит Герцогиня.
– Я тоже, – говорю я.
Тепло, вызванное загадочным коктейлем, добирается до кончиков пальцев ног. Такое чувство, что по всему телу раскрываются маленькие нежные цветочки. Вроде тех, что цветут на полке ее искусственного камина. Или ирисов, стоящих на журнальном столике. Или тюльпанов, рисунки которых украшают эти невероятно высокие пастельные стены. А где-то над нами парит потолок, источающий загадочный, сияющий, золотисто-розовый свет.
Я открываю рот, и у меня вырываются извинения. Надеюсь, я не заставила их ждать? Нет? Я…
– Не переживай, Саманта. Честно говоря, мы только начали!
Я замечаю застенчивую стопочку книг на аккуратно подсвеченном лампочками журнальном столике: Байрон и Китс. Немного де Сада. «Эротизм» Барта. «Грозовой перевал». «Метаморфозы» Овидия. И – сюрприз, сюрприз – книга Льва. Его печально известный, жуткий и развратный роман, лихорадочный поток сознания о шотландце-социопате, который убивает женщин, вкладывая в каждое убийство глубокий философский смысл. Лежит поверх антологии русских сказок. Я краснею при виде его имени на обложке, да еще и такой. Герцогиня, перехватив мой взгляд, аккуратно снимает книгу со стопки и незаметно прячет под подушку.
