— Вы мужчина, Мишель. Более того, вы будущий король. Вы должны быть великодушны. Особенно к той, кого вы любите. Если, конечно, вы ее действительно любите, как говорите.
— Я бы жизнь за нее отдал! — пылко воскликнул Его Высочество. — Но жизнь моя ей ни к чему.
Мишель-старший подошел к сыну, похлопал его по плечу и торжественно сказал:
— Идемте, сын мой! Если Катрин де Конфьян истинная дочь своих родителей, и ваша жизнь ей совсем ни к чему. Ее интересует другое.
Его Величество усмехнулся и отправился в часовню.
Закрывшись в покоях юной маркизы, маркиз де Конфьян вот уже второй час подряд увещевал свою дочь, не желавшую следовать к королевской часовне, где должны были венчать ее и принца Трезмонского.
— И как вы себе представляете отказаться от свадьбы именно сейчас, сейчас, когда здесь собралось полкоролевства? Вы понимаете, в каком положении окажется Его Высочество? Выставить его на посмешище перед подданными? Я не спрашиваю, есть ли у вас хоть доля благоразумия. Я спрашиваю, есть ли у вас сердце? Нанести такой удар его гордости!
Катрин хмуро сидела на стуле, скрестив на груди руки и отказываясь надевать покрывало, вышитое лучшими мастерицами специально к ее свадьбе.
— Лучше отказаться сейчас, чем мучиться всю жизнь с мужем, который тебя не любит. Ведь вы всегда говорили, отец, что без любви, без искренней любви не может быть счастья между супругами. Неужели вы желаете, чтобы я пощадила сегодня его гордость, а после провела всю свою жизнь, прячась от него в своей комнате.
Серж де Конфьян поморщился. Кажется, где-то когда-то он это слышал уже. Вспомнить бы… впрочем, именно вспоминать времени совсем не было.
— С чего вы взяли, что Его Высочество не любит вас, Катрин? Не далее, чем несколько дней назад весь двор присутствовал при том, как он объявил вас своей невестой, желая взять в жены вас и никого другого.
— Но при этом он ни разу не сказал, что любит меня, — фыркнула юная маркиза. — А теперь он еще и обижен, что я столько времени выдавала себя за пастушку. Не раскрыв ему, кто я на самом деле.
Маркиз возвел глаза к небу и уперся взглядом в каменный потолок комнаты. Ему казалось, что он сходит с ума, разговаривая с самим собой на двадцать лет моложе. Бедняга Паулюс! И как он терпел?
— Вам слова его нужны, а не поступки, Катрин? Неужели же желание жениться на пастушке — не наибольшее доказательство любви?
Катрин задохнулась от возмущения. Кажется, впервые отец, которого она любила больше всего на свете, ее не понимал.
— Мне от него вообще ничего не нужно! — отвернулась она к окну. — Он обидел меня, решив, что я потешалась над ним. А ведь я лишь хотела, чтобы он любил меня…
— Катрин! Но ведь вы действительно обманули его, — устало сказал маркиз, благодаря Господа за то, что у матери этой строптивицы хватило любви и силы духа, чтобы простить его за подобную выходку.
— Я лишь не сказала ему правды, — упрямо проговорила Катрин. — А теперь я на него обижена. И я не стану женой человека, который боится признаться в своих чувствах, только потому, что он будущий король.
— Я скажу вам сейчас то, за что вы меня сегодня возненавидите, — сдвинув брови, сказал маркиз. — И перестанете ненавидеть только в том случае, если поймете, что я был прав. Вы сейчас же наденете покрывало и, взяв меня за руку, пойдете в часовню, где вас обвенчают с Мишелем де Наве. Таково мое слово!
Впервые в жизни он позволил себе строгий тон в отношении обожаемой дочери. Обожаемой еще и потому, что она стала благословением его брака, знаком, что история Якула осталась в прошлом. И тем было хуже, что он и сам не был уверен в том, что прав.
Утро следующего дня было пасмурным и холодным. Королева на привычную прогулку по саду у стен Трезмонского замка не пошла. Впрочем, Серж де Конфьян с маркизой Катрин тоже не воспользовались возможностью вспомнить былое и поискать «тот самый куст за тем самым деревом». Вместо этого венценосное семейство с младшими детьми, чета маркизов, их сыновья и невестка собрались за большим столом для торжественного завтрака, за которым должны были еще раз поздравить новобрачных.
Но отчего-то никакого веселья и приличествующего случаю легкомыслия не наблюдалось. Напротив, за столом обстановка царила давящая. Все предпочитали помалкивать и глядеть в свои тарелки. Только Серж-младший и Клод весело переглядывались, а супруга Сержа-младшего, Алиенора, пунцовела и загадочно улыбалась, не иначе вспоминая свое первое утро в замужестве.
Когда молчание стало и вовсе невыносимым, королева не выдержала:
— Что-то дети… долго…
— Лучше долго, чем если бы мы обнаружили их к утру разъехавшимися в разные концы Трезмона, — засмеялся Клод де Конфьян.
Маркиза де Конфьян бросила строгий взгляд на своего сына. И тот, прикусив язык, опустил глаза в тарелку. Но в глубине души она была согласна с Клодом. Вчера вечером маркиз пересказал ей свой разговор с дочерью перед венчанием. А хмурые лица, с которыми новобрачные покинули пиршественный стол, могли предвещать и гораздо худший исход сегодняшней ночи, чем отъезд двух упрямцев. Катрин легко представляла себе всевозможные ужасы и уже почти готова была бежать к опочивальне юных супругов. И только тяжелый взгляд Сержа удерживал ее от этого неблагоразумного поступка.
— Думаю, еще рано беспокоиться, — примирительно произнес Его Величество. — Дело молодое. А если бы произошло нечто необычное, мне бы с утра уже доложил старший стражник.
Ответом ему послужил негромкий смешок Сержа-младшего и еще сильнее зардевшиеся щеки Алиеноры.
— Если бы произошло что-то необычное, то мы бы сами в любом конце замка услышали и без ваших стражников, сир, — проворчал маркиз, — у Катрин громкий голос.
Теперь Серж-младший, уже совсем не сдерживаясь, засмеялся в голос. Алиенора тоже тихонько захихикала.
— Мишель ни за что не стал бы делать что-то, что не соответствовало бы королевской чести! — возмущенно заявила королева и, ожидая поддержки, снова посмотрела на мужа. — Он не так воспитан!
— Понятие о королевской чести у нашего сына исключительное, — делая подобающее случаю лицо, проговорил король. Он искренне завидовал младшим маркизам, которые могут от души посмеяться. Ему и самому было смешно. Отчего-то он был уверен, что все, что нужно было детям, — остаться вдвоем, наедине друг с другом. — Давайте наполним чаши и выпьем за здоровье новобрачных, — провозгласил Его Величество.
Серж, Клод и Алиенора живо поддержали короля Мишеля, подняв свои чаши. Маркиз де Конфьян и королева Мари хранили молчание. И только Катрин пробормотала:
— А может, послать слугу узнать, все ли в порядке?
— Господи, — почти простонал маркиз, — Катрин, как вы это себе воображаете? А если бы в ваше первое брачное утро в комнату ввалились слуги, вам бы это понравилось?
Теперь смеялись не только Клод, Серж и Алиенора, но даже младшие дети короля и королевы.
