— А я и маркизу вблизи видал, — сказал он, обращаясь к собеседникам. — Она после смерти Его Светлости совсем сдала. Ей-богу, до весны не доживет. Худая совсем, лицо чуть ли не черное. Если и ведьма, так сама себя прокляла. Клянусь, мессиры. В жизни такого горя не видал, хотя горестей встречал немало на своем веку.
— Где ж ты видал-то ее? — удивился брат Ницетас. — Говорят, сидит в своем замке, никуда не выходит, никого к ней не пускают. Еще и родня по мужу покойному на наследство позарилась. Только и разговоров теперь, что замка она не защитит, коли к ней добрые родственники пожалуют.
— Ежели б такое приключилось в Вестфалии, — многозначительно вставил фрейхерр, — детей бы отдали на воспитание кому постарше да поумнее из семьи, а ее бы в монастырь отправили. Пусть там себе вдовствует.
— Изверги, не люди, — грустно вздохнул Жан. — Ну да король наш — добрый человек. Он ее в обиду не даст. Управляющий Жуайеза, месье Гаспар, сказал, что ему теперь граф Салет письма пишет, чтобы он приказов маркизы не исполнял больше. Что недолго ей править герцогством осталось.
— Граф Салет! — воскликнул фрейхерр. — Как же! Слыхал! Знатный воин, лев на поле брани! Брат Ницетас, в прошлую зиму он вызвал на поединок восьмерых рыцарей. И нет больше ни единого из восьмерых!
— Пропал Конфьян, пропал Жуайез, — сокрушенно вздохнул Жан. — Впрочем, мы с моей Аделиной все же надеемся на короля. Маркиза-то сбежала с детишками к де Наве.
— Как к де Наве?! — загрохотал звучный голос откуда-то сзади. Вся троица и хозяин харчевни обернулись. За одним из столов сидел мужчина в богатом черном плаще, отделанном мехом и расшитом драгоценными каменьями и золотом. Он был не стар и, видимо, довольно крепок. О его, по всей видимости, богатой событиями жизни говорила задубевшая грубая кожа смуглого лица и многочисленные шрамы. Взгляд же темных глаз был острым и очень сердитым.
— Да так! — тут же кивнул Жан. — Просить защиты для детей и отстаивать их права.
— Lupa! — рявкнул незнакомец. И ударил кулаком по столу. — Опять улизнула!
Жан побледнел. Он дураком не был, быстро смекнув, что сболтнул лишнего. Нет, все-таки был. Поскольку сболтнул.
— Что ж, мессиры, — пробормотал Жан, — пойду-ка я спать. Правду говорит моя Аделина — день и впрямь был тяжелый.
С этими словами он быстро покинул харчевню.
А незнакомец встал из-за стола и обратился к фрейхерру Кайзерлингу и брату Ницетасу:
— А вы, и правда, считаете ее ведьмой, мессиры?
— Рыжая, стало быть, ведьма! — уверенно заявил брат Ницетас.
— И шлюхой?
— А к чему иначе волосы стричь и в мужской наряд облачаться? — отозвался фрейхерр Кайзерлинг.
— Вот уж спорно, — засмеялся незнакомец. — Но то, что шлюха она, я вам говорю наверняка! Я, граф Салет! Кузен несчастного герцога де Жуайеза, коего она свела в могилу, заколдовав коня на поединке, выбросившего его из седла! Она же околдовала и покойного маркиза де Конфьяна! Черная вдова, ведьма! Всем объявляю, двое ее мужей будут отомщены! А она — наказана! Со мной и семья маркиза! Мы вместе — та сила, что восстановит справедливость. И даже королю не стать у нас на пути! И всяк добрый человек должен оказать нам помощь, ибо то сам Господь говорит моими устами! И его десницей суждено стать мне! Со мною вы, мессиры?
Фрейхерр Кайзерлинг вскочил с лавки и воодушевленно воскликнул:
— Клянусь, Ваша Светлость, я с вами! Иначе стыдно мне будет ходить по земле, покуда такая несправедливость царит! Брат Ницетас, что ты молчишь?
— Церковь велит искоренять ересь, мессир, — ответил брат Ницетас. — А маркиза, несомненно, еретичка и колдунья. В этих вопросах духовенство на стороне праведности. Да, я с вами, мессиры! На правильность этого указывает мне нынче сам Господь.
— Вот и славно! — довольно потирая руки, сказал граф Салет. — В таком случае, на рассвете едем в Жуайез. Пора заявить свои права на него. А после, как только соберутся Конфьяны, отправимся к самому королю — требовать справедливости, друзья мои!
— Вот! Я всегда говорил, что нет ничего лучше доброй мужской дружбы! — весело подмигнув брату Ницетасу, добавил фрейхерр Кайзерлинг.
IV
Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок
«Ваше Величество!
Сир, дошли до провинций вести о том, что вы приютили в своем замке маркизу де Конфьян, в прошлом герцогиню де Жуайез и супругу моего покойного кузена. Родственники покойного маркиза, да и герцога тоже, готовы объединить свои усилия с тем, чтобы обратиться к вам за справедливым вашим судом. Они обвиняют маркизу Катрин в колдовстве, и их можно понять — уморив двоих мужей, маркиза стала богатейшей женщиной в королевстве.
А еще ходят слухи о том, что юные маркизы Серж и Клод прижиты ею чуть ли не от конюшего. И, признаться, все это звучит столь правдоподобно, ввиду неких подробностей жизни моего любимого кузена, что я и сам бы поверил. Духовенство в лице настоятеля аббатства Вайссенкройц готово поддержать притязания ваших вассалов. И у них довольно свидетелей, чтобы предать маркизу костру инквизиции.
Единственным выходом я вижу скорейшее замужество маркизы. И готов выступить в роли ее мужа, коли вы отдадите за нею Жуайез и Конфьян как за наследницей своих мужей. Детей ее я воспитаю как родных. По совершеннолетии они получат маркизат в равных долях, блюсти их интересы буду я. Дети, прижитые в браке со мной, станут наследниками Жуайеза.
В противном случае уже к концу недели под стенами Фенеллы соберутся войска ваших вассалов. И вам придется принимать совсем иные решения, Ваше Величество.
Ответа Вашего жду до истечения завтрашнего дня. И если на закате между псом и волком я не получу одобрения моих намерений, то мне ничего не останется, как примкнуть к восставшим вассалам из провинций, поскольку Жуайез принадлежит мне по праву рождения. Ей же достался лишь потому, что она всего несколько месяцев была женой моего кузена.
Преданный ваш слуга Анри Шьен граф Салет».
Мари оторвала взгляд от свитка с чудовищным посланием графа и посмотрела на мужа. Посланец в это время был отправлен на кухню к Барбаре. И ждал дальнейших указаний.
— И что теперь делать? — тихо спросила она. — И какая к черту инквизиция в Трезмоне? Откуда?
Его Величество озадаченно пожал плечами.
— Надо будет отписать в Вайссенкройц, узнать откуда у нас эта глупость… — он задумчиво помолчал, заглянул через плечо жены в письмо, пробежался по нему глазами. — Граф Салет известен сумасбродством и настырностью. А еще он упертый, как осел. И если уж что вбил в свою голову, то просто так не отступит, — Мишель поднял глаза на королеву. — А может, и впрямь, выдать маркизу замуж? Это бы решило все неурядицы.
Мари нахмурилась и, закусив губу, сунула Мишелю в руки свиток. А потом с самым задумчивым видом отвернулась к окну.
