Королева рассерженно ударила ладонью по решетке.
— Мари, не волнуйся! Прошу тебя, — Его Величество улыбнулся, любуясь воинственным видом жены. — Подумай о Мишеле. Где был бы он, когда ты была бы со мной?
— Вот именно это нам и следовало обсудить вместе, Мишель! Как же ты не понимаешь? Всего этого могло не быть сейчас, если бы я осталась с тобой! Неужели ты так мало доверяешь мне, что не позволил бы помочь?
— Все это случилось бы, несмотря ни на что. Или ты думаешь, что я взял бы тебя в лагерь? — Мишель рассмеялся, представив свое семейство в королевском шатре. — Все, что я делал и делаю, все это только ради тебя и принца.
— О, да! Какая прелесть! Значит, это ради меня и Мишеля ты сидишь за решеткой, готовясь к смерти!
— Мне не хотелось бы вмешиваться в ваши семейные дрязги, — раздался с пола голос черепашки. — Но не кажется ли вам, что пора бы обсудить, как выйти из сложившейся ситуации?
— Идите к дьяволу, магистр. Что тут обсуждать? Я попросил вас о маленькой помощи, вы и с ней не справились. И, к слову сказать, в том, что сегодня утром казнят маркизу де Конфьян, есть и ваша вина. Это вы перенесли ее сюда.
— Я перенес ожерелье, — медленно и четко сказал Маглор Форжерон. — Я не виноват, что твоя маркиза была в том чертовом ожерелье!
— А если бы в нем была Мари? — загремел король.
— Если бы в нем была Мари, ей бы хватило ума не злить маркиза!
— Замолчите! — еще сильнее рассердилась королева. — Санграль где?
— Дома, — проворчал Мишель.
— Господи, ну ты хуже ребенка. Меч и доспехи прихватил, а самое главное оставил дома.
— Ты предлагаешь мне расположиться у камина и магией победить всех врагов?
— Правдоискатель! — снова фыркнула черепашка.
Мари обреченно кивнула.
— Значит, — сказала она, — единственная надежда — ожерелье. И где оно может быть?
— Бродило по замку. Сейчас, вероятнее всего, в покоях Якула.
— Так перенесите его сюда! — сказал Мишель.
— Я не могу, — трагично объявил Маглор Форжерон. — Временами я еще кое-как повелеваю… но в этом времени я всего лишь черепашка. И ничего не получается.
По черепашьей щеке покатилась слеза. Мари внимательно смотрела на эту слезу, чуть мерцавшую в полумраке, и, наконец, произнесла:
— Кстати, а почему дядя Маг — черепашка?
В ответ на ее слова Великий магистр разразился громкими рыданиями.
Мишель скривился.
— Мари, прошу тебя. Пожалей его. Я не знаю, что хуже. Возможная виселица или его постоянные превращения.
— Господи, ну и влипли же мы, — пробормотала Мари. И в каменных стенах подземелья раздались чьи-то уверенные шаги. Мари испуганно посмотрела на мужа.
— Маркиз, собственной персоной, — быстро прошептал Мишель. — Мари, спрячься. Он совсем не тот, кого ты знаешь.
— Там ниша в стене, — тут же успокоилась черепашка. — Я там сплю. За решеткой мне неловко.
Мари быстро кивнула и скользнула в спасительную тень подземелья.
Едва она скрылась, как камни, из которых были сложены стены темницы, осветились неровным светом, казавшимся теперь таким ярким. С факелом в руках в темницу вошел Якул.
Он казался совсем другим, чем был еще накануне. Словно за одну ночь постарел на десять лет. Взгляд его пронзительных темных глаз сделался пустым, отстраненным. И только пламя, отражавшееся в зрачках, казалось единственной жизнью, что в нем оставалась.
— Мессир! — бросил он холодно. И в голосе его тоже совсем не было жизни.
— Маркиз! — спокойно отозвался Мишель.
— Своего имени вы не помните, мое — забываете. Ну, ничего. Я освежу вашу память, мессир. Меня зовут Якул. И если вы не назоветесь здесь и сейчас, Катрин де Конфьян будет повешена. Я жду вашего решения.
— Желаете разделить свою вину со мной? Извольте. Но ведь меня недолго будет преследовать ее призрак, верно?
На лице разбойника ничего не дрогнуло. Взгляд оставался пустым и равнодушным.
— Я думал, вы любили ее. А, выходит, она отдает за вас жизнь зря. Мне жаль тратить на вас сук, на котором придется болтаться ей, мессир.
— Merda! Проклятый Петрунель! — выкрикнул Мишель. — Я никогда ее не любил. Уважал и считал своим долгом помочь. А жизнь свою она отдает за вас, настоящего, которого не смогла забыть. Потому что тот, в кого вы превратились, пусть и не по своей воле, не смог оценить ее так, как она того достойна. Жалкий глупец!
— Довольно, мессир, — лицо Якула оставалось бесстрастным. Он открыл дверь его темницы и вынул кинжал. — Этой ночью она говорила о том, как сладки ваши поцелуи. И просила ваш мертвый рот. Ваша ведьма недолго будет ждать вас.
— Да какая из нее ведьма… — пробормотал Мишель, поднимаясь по гладким ступеням, снова и снова посылая Маглора Форжерона ко всем чертям за то, что он перенес сюда Мари.
Едва смолкли их шаги, Мари выбежала из своего убежища.
— Дядя Маг! — крикнула она. — Дядя Маг!
— Здесь я, здесь, — отозвалась черепашка, и голос ее был полон слез. — Какая драма, моя дорогая! Куда там Шекспиру!
— Дядя Маг, сколько у нас времени?
— Не знаю. Обычно через полчаса после ухода он возвращается.
Это значило, что она не имеет права ни ошибиться, ни замешкаться. У нее всего одна попытка и несколько минут.
— Черт! — рявкнула королева. — Где комната Скриба?
— Наверху, — черепашка Маглор Форжерон подняла глаза к потолку. — На самом верхнем уровне замка.
Мари только кивнула, подхватила на руки черепаху и бросилась бежать — какое счастье, что она в джинсах и кроссовках!
XXXV
Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора
Начавшийся рассвет застал Катрин судорожно рыскающей по сундукам. Она искала платье. Зеленое платье висельницы. Вот и оно пригодилось. Маркиза усмехнулась, обнаружив его, наконец, в очередном сундуке. Переоделась, аккуратно завязав шнуровки и расправив каждую складку, заплела в косы ленты и теперь спокойно и без сожалений ожидала свою последнюю минуту.
Ее не заставили долго ждать. Вскоре дверь отворилась, и в покои вошел цыган. Он казался растерянным. И даже смуглое лицо его, кажется, побледнело.
— Доброе утро, Ваша Светлость, — сказал он и тут же осекся. Какое же оно доброе?
Когда в это распроклятое утро он, почти уже привычно, поднялся на смотровую площадку башни, Якул лежал на камнях и смотрел в небо. Белый снег кружил в воздухе и ложился на его черную одежду. Увидев его, Шаню испугался — да жив ли он? Но Якул поднялся, посмотрел на него осмысленным взглядом и сказал: «Солнце встало, Шаню».
