Неожиданно дверь тихонько скрипнула, и за его спиной раздался негромкий женский голос:
— Вы позволите войти, Ваше Величество?
— Почему ты спрашиваешь? — удивленно рассмеялся Мишель.
— Ты работаешь, — улыбнулась Мари и прошла в мастерскую. — Не хочу тебе мешать.
Сама королева всегда сердилась, когда ей мешали рисовать.
— Ты не можешь мне помешать, — Его Величество легко поцеловал жену в щеку. — Хочешь посмотреть?
— Конечно, хочу! Уже готово?
Ничего не ответив, Мишель достал витраж из печи и аккуратно положил его на свой рабочий стол.
Некоторое время Мари молча смотрела на цветные стекла. Напряженно, разглядывая каждый кусочек стекла в отдельности, а потом все вместе. И снова в отдельности. Протянула было руку, чтобы коснуться витража, но тут же отдернула ее, будто боялась, что волшебство развеется. В эту минуту она вспоминала тот удивительный день в Бретиньи-Сюр-Орж, когда они рука об руку вошли в церковь Saint-Pierre… Там тоже были витражи. И жизнь отчего-то представлялась ей вот такими кусочками цветного стекла, которые однажды соберутся в прекрасную картину. Потому что ей достался самый лучший на свете мастер.
— Я люблю тебя, — вдруг выдохнула Мари и повернула голову, поймав его светло-карий взгляд.
— Я люблю тебя сильнее. Ну как? Нравится?
— Еще бы мне не нравилось! Уж получше дурацких роз в тронном зале!
— Вовсе они не дурацкие, — усмехнулся Мишель и, взяв королеву за руку, повел ее из мастерской. — Завтра я оправлю витраж в раму, и Вашему Величеству останется лишь решить, где мы его разместим.
— И думать нечего. В нашей комнате. Мишель, ты хоть немного понимаешь, насколько талантливый, а? — бубнила свое Мари.
— Знаю, знаю, — отозвался король Трезмонский. — Немногим меньше, чем ты.
— Балбес, — засмеялась королева. — Ты еще и королевством править можешь. Потому однозначно — талантливее!
Его Величество в ответ поцеловал Ее Величество. Спорить с Мари было бессмысленно. И он частенько со спокойной душой оставлял последнее слово за ней.
Октябрь 1187 года по трезмонскому летоисчислению, Конфьян
«Ваша Светлость,
Со всем прискорбием спешу поведать вам о гибели Его Светлости маркиза де Конфьяна. Дорогой нас настигли разбойники. Мы и до Фореблё не доехали, когда они напали на нас в лесу. Нам пришлось принять бой, однако мерзавцев было больше. На господина маркиза набросились двое головорезов, и покуда он расправлялся с ними, с дерева в него выстрелили из лука и пронзили самую грудь. Тотчас он упал замертво, и кровь обагрила землю под ним. Мне же удалось бежать. Хоть и с большими усилиями.
Потому осмотреть новые земли так и не довелось. И когда доведется — одному Господу нашему то ведомо, поскольку я ранен и вынужден оставаться пока в деревушке у леса. Искренно надеюсь, что благородство Вашей Светлости не допустит, чтобы это досадное недоразумение сказалось на моем жаловании, поскольку служу Вам верой и правдой. И тысячу раз умер бы за Его Светлость, если бы на то была Божья воля.
Примите искренние уверения в моей преданности.
Жак Кошон».
Маркиза де Конфьян медленно свернула бумагу снова в свиток, аккуратно перевязав его лентой. Убрала письмо в серебряную шкатулку с яркими лаковыми миниатюрами.
Эту шкатулку Серж купил у какого-то заезжего торговца из Азии, неизвестно каким путем забредшего в Трезмон. В ней она хранила самые дорогие ее сердцу вещи: единственную канцону, оставшуюся от трубадура Скриба, не сгоревшую в очаге, черную прядь волос Сержа-младшего и рыжую Клода, брошь с изображением розы, которую супруг подарил ей в знак своей любви.
И села в любимое кресло мужа.
Она проводила теперь в этом кресле дни за днями. Не говорила ни слова. И смотрела прямо перед собой. Подчас совсем нежданно по ее щекам начинали катиться слезы и так же нежданно переставали. Она почти не ела и почти не спала. Когда служанки осмеливались переодеть ее, она безропотно позволяла им это делать, кажется, даже не замечая, что происходит.
Лишь только когда юный маркиз прижимался к ее коленям, она рассеянно проводила рукой по его голове, и губы ее чуть вздрагивали.
І
Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Конфьян
Мадам Лепэн, жена кузнеца, а в прошлом веселая служанка харчевни «Ржавая подкова» Аделина, кралась по замку Конфьян в опочивальню мадам Катрин, покуда ее муж-кузнец Жан заговаривал зубы стражам. Они прибыли в маркизат только этим утром. Управляющий Жуайеза, месье Гаспар, сказал, что в Конфьяне умер прежний кузнец (того прирезал из ревности мельник, как поговаривали в деревнях), и нужно было сменить его хотя бы временно, покуда не найдут нового мастера. Аделина с радостью ухватилась за эту идею и немедленно уговорила Жана отправляться в дорогу. Потому как маркизе, за здравие которой она молилась каждое воскресенье, необходима была немедленная ее, Аделины, помощь.
Жан поворчал для виду, но сундуки принялся складывать.
Теперь же, очутившись в стенах укрепленного замка, Аделина оставила мужа возиться со стражами, а сама, заявив, что заодно привезла кухарке любимого юным маркизом козьего сыра из Жуайеза, отправилась «на кухню».
Заглядывая во все подряд комнаты, она надеялась только на одно свое везение. А Аделина искренно считала себя очень везучей девушкой. Никому на глаза не попалась — уже повезло.
Впрочем, ей, действительно, повезло. Маркиза нашлась довольно быстро в комнате в самом конце длинного коридора. Сперва Аделина услыхала плачь младенца в смежных с ней покоях, и тут же догадалась — стало быть, и маркиза рядом. Толкнула тяжелую дубовую дверь без стука и оказалась в опочивальне мадам Катрин.
Маркиза перевела хмурый взгляд на дверь. Немногим ранее она выгнала всех служанок, запретив им переступать порог своей комнаты. Но разглядев, кто посмел нарушить ее уединение, холодно бросила:
— Ты зачем здесь?
Аделина широко улыбнулась и бросилась в ноги маркизе.
— Ваша Светлость! — воскликнула она. — Ваша Светлость! Как же я рада видеть вас живую! Месье Гаспар уверял, что вы к весне преставитесь от горя!
— Я живая, — поморщилась Катрин. — Теперь ступай вон.
— Мадам, я не могу вон! Потому что, если я — вон, то и вы пропадете!
— Мне все равно. А тебе должно быть и подавно.
Аделина открыла от изумления рот и эдак с открытым ртом вскочила на ноги. Потом мотнула головой и упрямо заявила:
— Когда-то вы не дали мне пропасть в харчевне «Ржавая подкова», облагодетельствовали меня так, что я и не смела мечтать, а теперь полагаете Аделину настолько неблагодарной! Конечно, слуги ведь не люди, в слугах благородства нет, так, пыль под ногами!
