— Ха! — фыркнул Мишель. — А еще утверждаете, что все вам ве́домо. Но в одном вы правы, магистр. Если бы со мной было ожерелье Змеи…
— Вообрази, — не слушая его, продолжал бормотать Великий магистр. — Я искал следы Петрунеля. Почти весь двенадцатый век перевернул вверх дном. Не спал, не ел. Сидел в своем кресле и искал. А потом приснился мне сон, хотя клянусь, сном это быть не могло, что мне что-то ужасно мешает сидеть. Я и так повернусь, и эдак. А оно все никак! Ну так вот оглянулся я посмотреть, что там у меня под седалищем, и наткнулся на… хвост. Обыкновенный мышиный хвост. И с тех пор бегаю тут, хватаю все, что со стола перепадет — под ноги этих неотесанных грубиянов вечно объедки летят. Уже второй день пытаюсь расколдоваться, а все никак! Совершенно забыл, что в этих случаях делать надо…
— Вечно у вас все некстати, — зло выдохнул Мишель. Он стал разминать затекшую шею. — Вспомните, магистр. И помогите мне с ожерельем.
— А зачем тебе ожерелье? — от удивления мышонок зашевелил усами. — Побрякушкой не отделаешься. Им настоящий выкуп нужен.
— Не дождутся они выкупа от меня, — твердо сказал король.
— Такой же упрямый, как твоя мать! — рассердился Маглор Форжерон. — Тогда зачем тебе ожерелье? До Дня Змеиного еще почти целый год! В этих условиях тебе бы хоть месяц протянуть!
— Идите к дьяволу, магистр, — рявкнул Мишель и замолчал.
— Да принесу я тебе твое ожерелье! Только скажи, где оно! Если тебе от этого станет легче. Я только как расколдоваться не помню, но телепортацией пока еще владею.
— Оно у Мари, в ее времени, — проворчал король. — Вы же знаете, она его почти не снимает.
— Господи! Ты отправил ее туда? — мышонок привстал на задние лапки. — Ты же знаешь, как сложно мне туда добираться после твоего трюка с Трезмоном! Вот любишь ты ставить сложные задачи! Любишь!
— Я отправил ее и сына туда, где до них сложно будет добраться Петрунелю!
Мышонок опустился назад на землю и тяжело вздохнул. Потом почесал за ухом по-кошачьи задней лапкой и, наконец, ударил по полу своим хвостиком. Почесал еще раз и снова ударил. Сердито покряхтел и снова хлестнул хвостиком.
— Все, — важно сказал мышонок Маглор Форжерон. — Ожерелье где-то здесь… бродит… Уж прости, прямо в камеру не получилось!
— Что значит «бродит»? Магистр! Вы что, с ума сошли? Вы Мари сюда перенесли? — Мишель в ужасе кричал на все подземелье.
Брат Ансельм, ей-богу, никого не трогал, никого не обижал, двадцать с лишним лет верно и преданно служил Господу, всячески развивал в себе добродетели, а нечестивые мысли и желания пресекал на корню. Как раз с того чудесного дня, как бросил пить, едва только узрел младенца в своей келье — не иначе младенца, данного ему как знамение свыше. Велик замысел Господень, что уж?
За двадцать лет, подобно Иосифу Плотнику, и дитя брат Ансельм воспитал, как если бы то был его родной сын. И обитель привел к процветанию. За что и был избран ее настоятелем. Правда, милый его сердцу воспитанник брат Паулюс, как поговаривали, предпочел мирскую жизнь, предав обеты. И по его заблудшей душе немало слез пролил брат Ансельм. А в обители большое влияние приобрел с его, брата Ансельма, попустительства блаженный брат Ницетас. И, глядя на творящееся вокруг безбожие, божий человек только вздыхал да молился.
Вот и в этот самый час, он не спал, а боролся с сомнениями в вере своей.
— Дай мне знак, Господи, что пора вмешаться! — бормотал он. — Дай мне знак, что брат Ницетас творит дела, Тебе неугодные!
И в тот же час очутился брат Ансельм в месте диком, шумном, богомерзком. Где нагие девы танцевали танцы непристойные, где бесславные мужи пили напитки хмельные с названиями брату Ансельму неведомыми.
— Эй, чувак, что на проходе стал? — рявкнул кто-то ему в лицо и толкнул плечом. — Исчезни!
— Pater noster, qui es in caelis!
X
28 декабря 2015 года, Париж
Поль сидел в спальне, пытаясь сосредоточиться. Он не хотел, чтобы исповедь, на которую он согласился, прошла впопыхах и небрежно. Бывший монах достал из шкафа сутану и скапулярий, в которых вернулся в прошлый раз из Трезмона. Разложил их на кресле и теперь раздумывал то о смысле бытия, то о печальной участи своего друга.
Побыть в созерцательном одиночестве ему довелось недолго. Лиз и Мари принесли уснувших детей, которые утомились от баловства и плача, и уложили их на кровать. Когда они уходили, Лиз немного замешкалась, прикрыла за королевой дверь и тихо сказала:
— Я тут подумала… Маркизе бы психолога хорошего найти… Она же на грани суицида!
— Ты в своем уме! — зашипел Поль. — Она католичка!
— А кому это когда мешало? — спросила Лиз. — Можно подумать, в ваше время в омутах не топились.
— Маркиза не такая!
— Ну да… Не такая… У нее убили мужа, на руках двое детей, ее объявили ведьмой на все королевство, из-за нее началась война, а теперь она попала в двадцать первый век. Как думаешь, сколько еще она протянет?
— Маркиза — сильная. Ты просто ее не знаешь. А твой психолог ее в психушку упечет. Неужели ты этого не понимаешь? — чуть громче зашипел Поль.
— Тогда психологом придется побыть тебе! — Лиз ткнула пальцем ему в нос. Потом на минуту залюбовалась его выражением лица, облизнула губы и охрипшим голосом сказала: — А если бы я надела монашеский вимпл, тебе бы это понравилось, а?
— Неа, — Поль быстро поцеловал ее в губы и подтолкнул к двери. — Иди, а то если проснутся дети… — и он сделал «страшные глаза».
— Боже… Трое детей, — пробормотала Лиз и покинула комнату. Медленно она направилась назад, в гостиную, будто боялась того, что может там увидеть. Но ничего особенного не произошло. Обе женщины располагались в своих креслах. Маркиза замерла, глядя в одну точку. А Мари сидела, уткнувшись в лэптоп.
— Прости, — Мари подняла глаза на хозяйку. — Целый год без интернета.
— Да… Пользуйся, — пожала плечами Лиз и села на диван. Потом внимательно осмотрела Катрин и тихо спросила: — А вы меня помните? Я вашего старшего нянчила когда-то… В смысле, дня три назад, но у вас больше года прошло.
Катрин посмотрела на девушку, сначала равнодушно, но потом лицо ее немного просветлело, и она слабо кивнула.
Обрадовавшись хоть какому-то отклику со стороны маркизы, Лиз еще более активно взялась вытаскивать ее из депрессии. Это так у нее называлось.
— Славный он у вас мальчуган. Правда, с детьми никакой личной жизни, поэтому мы с Полем решили, что детей заводить не будем. Хотя, собственно, мой папаша об этом еще не знает, все толкует про наследников. Но в наше время женщина — не бесправная рабыня. С рестораном я как-нибудь совладаю. Кроме меня, ему и надеяться не на кого. Брат у меня решил стать врачом и к ресторанному бизнесу вообще никакого отношения не имеет. А Софи — всего лишь фотограф. Софи — это моя сестра. Короче, глядя на них и на своих родителей, я решила, что ну его к черту. Поль со мной, вроде, согласен. Он вообще идеальный парень.
