Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.
Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.
— Что вы собираетесь делать с этим мясом? — осторожно спросила Вивьен Лиз.
— Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, — икнув, ответила кухарка.
— Круто. А с чем подавать?
— Шпинат и бобы.
— Ясно. А где брат Паулюс?
— У себя в комнате.
— Тогда я пойду… исповедуюсь? — Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила:
— А вы кто? Тоже из дальних стран? Такие срамные одежды у нас в Трезмоне не носят…
— Типа того… только я это… привидение… вот.
Кухарка побледнела, взяла чашку со стола и шумно хлебнула.
И только после этого Лиз почувствовала, что теряет сознание.
В это же самое время брат Паулюс в своей комнате со скучающим видом потягивал из кружки вино из Пуату, которое, кажется, стало несколько крепче и ароматнее, но от этого ничуть не хуже, а даже еще лучше. Шабли закончилось, пока он предавался эпистолярным мучениям. Написание письма Скрибу, которое он велел мальчишке-пажу доставить маркизу де Конфьяну, заняло порядочно времени. Затем, не удержавшись, он все же сходил на свой виноградник. Тот был укрыт толстым слоем снега, и лишь кое-где были видны голые стебли замершей до весны лозы. Монаху показалось, что и она изменилась. Стала крепче и толще. Он благоговейно прикоснулся к ней пальцами, почувствовав шероховатость стебля, и улыбнулся.
«Летом ты дашь мне урожай», — мечтательно сказал он лозе…
Паулюс почесал затылок и налил себе новую кружку. Он был рад снова оказаться дома, где все казалось привычным и знакомым. Но Лиз ему определенно не хватало. Не зная, чем бы еще заняться, святой брат решил сходить в часовню. Давненько он не молился. Как вдруг дверь содрогнулась от настойчивых ударов, и в комнату вошла странная процессия. Первой вплыла охающая и причитающая Барбара и, придерживая дверь, впустила в комнату мясника Шарля, который давно за ней ухлестывал, принося на кухню только самое свежее и самое лучшее мясо. На спине мясник, будто тушу, тащил… женское тело.
— Твое? — хмуро спросила Барбара.
Паулюс присмотрелся. Лиз? Лиз!!!
— Мое! — бросил он Барбаре и подскочил к Шарлю.
Отлепив его пальцы от ног девушки, он перехватил ее в свои руки.
— Это ж тебе не кусок мяса, болван!
— Конечно, не кусок мяса! Кости одни! — буркнул Шарль и подмигнул Барбаре, однако его знаков внимания старуха не замечала. Она подошла к брату Паулюсу, внимательно окинула его взглядом с Лиз на руках и заявила:
— Ты, главное, брат Паулюс, изгони это привидение поскорее из замка. Нам здесь своих бед хватает. Еще и ты за собой притащил. И место свое помни, а то, чего доброго, отпишет наш король в аббатство о твоих похождениях. Они нынче все будто с цепи сорвались.
Паулюс мысленно в сердцах выругался. Но ссориться с кухаркой было нельзя. Слишком давно она служила в замке, слишком о многом знала, слишком многое могла. А еще была ее тяжелая ладонь — воистину страшное оружие!
— Не переживай, Барбара. Все будет окей, — сказал святой брат миролюбиво. — А помогать нужно всем, даже привидениям. Я же знаю о твоем большом добром сердце. Ты никогда и никому не желаешь зла.
— Что есть, то есть, — смягчившись, ответила кухарка. — Да только на все эти напасти никакого сердца не хватит. Чуть не померла, когда это привидение явилось ко мне и давай про кабанье мясо расспрашивать. Есть ли у тебя, брат Паулюс, чем сердце подлечить?
— Кхе-кхе! — отозвался мясник. — И силы подкрепить тоже.
Паулюс незаметно вздохнул. Аккуратно уложил Лиз на кровать. Сунул Барбаре в руки бочонок с остатками вина.
— С чего бы ты силы-то потерял? — сердито спросил он Шарля. — Впрочем, спасибо вам, — повернулся он к кухарке. — А теперь мне некогда, надо заняться этим… привидением, — кивнул он на Лиз. — Ступайте.
Барбара и мясник Шарль, прихватив бочонок, направились к выходу, но на пороге кухарка не удержалась и добавила:
— И одежда у нее срамная! Может, хоть принести ей чего?
Паулюс почесал затылок. Праздничной сутаны, действительно, в сундуке не оказалось.
— Спасибо тебе, Барбара. Одежда ей пригодится.
И оглядев внимательно габариты кухарки (кажется, она стала еще больше), с надеждой в голосе сказал:
— Вот если бы только чего из королевского…
— Можно и из королевского! Королева на сносях, ей без надобности! — сказала Барбара и, прихватив за шиворот мясника, покинула комнату монаха.
Паулюс подошел к кровати и легонько потормошил «свое привидение».
— Лиз… Лиз…
Привидение только вздохнуло, но ничего не ответило.
Монах метнулся к столу, схватил кружку, набрал в рот побольше вина и прыснул девушке в лицо.
— Лиз!
— Va te faire enculer! — прохрипела Лиз, распахнула глаза и закашлялась. — Я тебя прибью! Ты за каким чертом сюда сбежал?
— Да не сбегал я! — отшатнулся Паулюс. — Сам не понимаю, как эта хреновина приключилась. Но как же я рад тебя видеть!
Лиз очень серьезно посмотрела на Поля. Перевела дыхание и, наконец, улыбнулась:
— Точно? В Неаполь от меня мужчины удирали, но в двенадцатый век — в первый раз.
— Какие еще мужчины? Всего несколько часов не виделись, а ты уже других мужчин вспоминаешь, да?
Лиз задохнулась от возмущения. Взъерошенные ее волосы торчали во все стороны, щеки раскраснелись.
— А ты… ты… А тебе виноградник твой дороже меня! За ним сюда примчался, да?
Паулюс склонил голову набок, любуясь Лиз, медленно почесал затылок. И многозначительно изрек:
— Если бы я мог иметь виноградник и тебя — я был бы счастлив. Но если мне придется выбирать — я выберу только тебя.
— Ах ты ж…. Святой брат! — взвизгнула Лиз и бросилась ему на шею — она всегда была довольно отходчива.
Крепко обняв девушку, Паулюс блаженно заурчал. Пока он быстрыми поцелуями покрывал ее лицо, руки его направились уже привычным путем в поисках пуговок, крючочков и ленточек.
Неожиданно дверь без стука распахнулась, и на пороге снова возникла старая Барбара с узлом в руках. Глядя на такое дело, она изумленно раскрыла рот и схватилась за то место, где под пышной и гневно вздымающейся грудью билось ее большое и доброе сердце. Она издала несколько нечленораздельных звуков, а затем промолвила чуть ли не басом:
