— А вы почему не стреляете? — с беспокойством обратился Константин к старшему пулеметного расчета.
— Так далеко ишшо, чегой патроны-то зазря жечь? — безмятежно отозвался тот. — Эвон пехота токмо залпами покамест стреляет. Вот аршин на пятьсот подойдут — так и мы зачнем.
Следующие несколько минут Константин напряженно всматривался в приближающиеся вражеские шеренги. Вот стали различимы лица, вот уже можно разглядеть, как поблескивают пуговицы на мундирах, вот…
— Вразнобой, прицельно — огонь!
И в это же мгновение рядом загрохотал пулемет. Константин расширившимися глазами смотрел на то, как японцы начали валиться на землю прямо как шли — рядами, как разинутые в боевом кличе рты опрокидывались назад, так и не закрывшись, как люди, еще мгновение назад бежавшие, грозно блестя примкнутыми штыками, плашмя падают в траву, так и не успев выпустить винтовку из рук. А затем его глаза закатились, и, лишившись чувств, молодой человек сполз по стенке траншеи.
— Эй, унтер! — заорал стоявший рядом солдат, отрываясь от винтовки, в магазин которой он как раз азартно запихивал очередную обойму. — Тут ето, респондент того!
— Чего того? — нахмурился возникший как чертик из табакерки Комов.
— Ну, кажись, того, — пояснил солдатик, деловито снимая затвор с задержки и загоняя патрон в патронник, — сомлевши…
Глава 6
— Англичане атаковали Спрингфонтейн? — ошарашенно переспросил я.
— Так точно, ваше высочество!
— Англичане атаковали, точно?
Лейтенант Непейвода, который после гибели Димы Нессельроде, попытавшегося своим телом защитить меня от бомбы террориста, исполнял обязанности моего адъютанта и секретаря, снова кивнул:
— Так точно, ваше высочество!
Да-а-а, дела… Нет, в том, что англичане напали на буров, когда Россия как раз была занята войной с Японией, ничего необычного я не увидел. Наоборот, услышав эту новость, я даже испытал облегчение от того, что наконец-то разрешился вопрос, отчего это Англо-бурская война не состоялась в ожидаемые сроки. Вот, значит, как… господа гордые британцы слегка испугались и предпочли подождать, пока Россия увязнет на Дальнем Востоке и не сможет оказать бурам никакой помощи. Причем этим они не ограничились. Всё просчитали джентльмены. Уважаю. Вычислили самую опасную для их планов личность и попытались ее устранить. Да и еще кое-какие мероприятия подготовили.
Мои предположения о том, откуда растут ушки у покушений на мою особу, нашли полное подтверждение. В первую очередь благодаря появлению «Закона о чрезвычайном противодействии антигосударственной деятельности», который был разработан моими юристами заранее, в преддверии революционной волны, но принятию которого очень поспособствовали нападение на меня и убийство моего брата Сергея, московского генерал-губернатора, а также еще нескольких высокопоставленных лиц. Верхушка империи внезапно осознала, что почти беззащитна перед террористами, у которых для их противников было только одно наказание — смерть.
Закон был необычайно для этих времен жестким… Я вообще удивлялся этим временам. Еще в своем XXI веке я как-то наткнулся в Интернете на воспоминания эсера Мейлупа о нравах, царивших в Акатуйской каторжной тюрьме:
Когда мы узнали о том, что в этот день приедут из Сретенска женщины, мы решили организовать встречу. У кого-то возникла мысль, что у нас плохо декорировано, что надо бы деревья. Кто-то пошел к Яковлеву. Яковлев распорядился, чтобы мы пошли за деревьями, и без счета послал нас в лес. «Я знаю, что вы от меня никуда не убежите», — сказал он. Таким образом мы пришли с деревьями. Красной материи у нас было в достаточном количестве. Делались «социалистические полотна с лозунгами» для декора, допустим — «Да здравствует социализм!». В день приезда женщин все волновались, волновался и Яковлев, потому что общее настроение передается. Мы стояли во дворе и разговаривали, когда он подошел к нам и спросил, готовы ли мы. «Слушайте, а я в чем буду встречать?» Кто-то ему посоветовал надеть мундир и все ордена. Он так и сделал. Когда подъехала таратайка с женщинами, Яковлев держал руки по швам. Робко стали выходить женщины. Впереди шла Биценко.
[48]
Яковлев взял под козырек. Никакого обыска не было. Сейчас же открылись ворота во всю ширину, женщины сошли с экипажа и пошли в маленький дворик. Как только открылись ворота сразу раздалось пение: «Отречемся от старого мира»…
Я тогда с какого-то бодуна попытался экстраполировать это на более поздние времена. Времена, когда «вольно дышит человек». И оторопел от сюрреалистичности полученной картины. Вот представьте… Зима 1938 года, условным третьим замоскворецким РОНКВД блестяще вскрыта монархическая РОВСовская шпионско-диверсионная организация из «бывших». Монархистов-контрреволюционеров (мужчин) этапом привозят в СевВостЛаг. Для пущего художественного эффекта предположим, что это вполне реальная контра, которая повязана лично с капитаном Фоссом из Болгарии. То есть люди монархических и реакционных убеждений, чтящие династию и белогвардейщину из принципа, а не невинно осужденные. Вполне такая себе враждебная советскому режиму контра. Так вот, проходит слух, что через пару дней привозят ЧСИР
[49]
(опять же ради художественного эффекта допустим реальность подобной ситуации при всех факторах «против»), в том числе жен этих самых коварных монархистов-ровсовцев. И смелый монархист Воронцев идет к начальнику ЛагОтделения полковнику Семушкину, который сидит у себя в будке, и просит: «А можно мы отдекорируем деревья ЛагОтделения в соответствии с нашими политическими убеждениями? Девушкам будет приятно». — «Да конечно, о чем речь, поганый монархист-бывший! — говорит Семушкин. — Ткань достаньте, а так — пожалуйста». Монархист возвращается и совместно с собратьями по диверсионно-шпионской организации шьет имперский триколор и пару полотен с надписями примерно такого содержания: «Монархия — наше всё!», «Слава Романовым!», ну или что-то в таком духе.
Приезжают девушки-ЧСИР (не террористки, а всего лишь жены и дочери членов организации), и все ВОХР НКВД в красивых синих фуражках с красными лычками, выстраиваются перед их поездом, полковник Семушкин подбегает к «политикам», нервным голосом интересуется, как же ему лучше встретить девушек, получает авторитетную рекомендацию надеть ордена. И вот весь конвой и заключенные во главе с самим начальником ЛагОтделения полковником внутренних войск Семушкиным, у которого вся грудь в орденах, встречают этап. Выходят девушки-ЧСИР, блестят штыки на мосинках энкавэдэшников. И хор встречающих мужчин-монархистов вдруг грянул «Боже, Царя храни». Тут над СевВостЛагом восходит солнце…
Ой, что-то врали нам про кровавый царский режим.
[50]
Недаром все эти прошедшие царские тюрьмы и каторги пламенные революционеры, попав в советские застенки, ломались практически мгновенно и начинали писать все, что требовали от них всякие там ежовские следователи, и делать публичные признания, до судорог боясь даже на публике хоть как-то ошибиться. И этих людей я в школе почитал как мужественных и пламенных борцов…
