— Ну все, я к роте побежал, — сообщил Баташов, затягивая ремень. — Меня-то Денис Дементьич оставил вас разбудить да присмотреть, чтоб никто ничего в вагоне ненароком не позабыл. Это я уже сделал. И вы, Константин, тут не сильно засиживайтесь. Мы быстро разгрузимся, а потом состав тут же в тупик отгонят.
— В тупик? Зачем?
— А чтоб разгрузке следующего не мешал. Он уже через два-три часа подойдет, а паровозной бригаде отоспаться надо. Расформировывать-то состав никто не будет, потому как он завтра же двинется в обратном направлении. Войска-то потоком идут, — гордо вскинул голову Баташов, как будто в таком непрерывном движении войск была его собственная заслуга. Впрочем, подпоручик отличался этаким неосознанным примазыванием к чужим достижениям. Не то чтобы в корыстных целях, скорее наоборот, совершенно бескорыстных, но отличался. Например, он был очень горд тем, какие у них в дивизии новые пушки. И регулярно давил на уши репортеру их боевыми характеристиками. Да что там давил — почти на каждой стоянке для смены паровозной бригады и перецепления тендера выскакивал наружу и гордо прохаживался мимо платформ, на которых были закреплены укрытые брезентом пушки. Так что Константин уже наизусть выучил и вес снаряда, и дальность стрельбы, и скорость перевода орудия в боевое положение. И ведь подпоручик ни разу не артиллерист, а вот поди ж ты, как все знает.
Когда Константин выбрался на исходившую смоляным духом свежепостроенную разгрузочную платформу, людей там уже оставалось мало. Основная часть личного состава закончила выгрузку из вагонов и сейчас строилась в походную колонну неподалеку. На платформе суетились только артиллеристы, скатывающие на нее свои уже освобожденные от креплений пушки.
Константин окинул их взглядом и пробормотал:
— Калибр — три и сорок пять дюйма, как у старой крупповской образца семьдесят седьмого года, вес снаряда — двадцать два фунта, скорострельность… Хм, вот ведь привязалось! — усмехнулся он и огляделся, разыскивая кого-нибудь из станционного начальства. Разрешение путешествовать с воинским эшелоном ему выбил отец, но по прибытии в Маньчжурию Константину следовало получить аккредитацию при штабе Куропаткина, который, по последним сведениям, находился в Мукдене. А этот эшелон, судя по тому, что сказал Баташов, дальше не идет. Следовало, во-первых, уточнить, насколько все это правда, и во-вторых, узнать, каким образом добраться до Мукдена.
Единственным человеком в мундире железнодорожника оказался жилистый невысокий старик, с гордым видом торчавший у края разгрузочной платформы.
— Не подскажете ли, уважаемый, — обратился к нему репортер, — как мне побыстрее попасть в Мукден?
Железнодорожник окинул его строгим взглядом и поинтересовался:
— А вы хто такой будете?
— Константин Садовничий, репортер, — представился молодой человек и пояснил: — Мне как репортеру надо зарегистрироваться в штабе генерала Куропаткина. Таковы правила.
Железнодорожник кивнул, задумался на минуту и снова спросил:
— А с ешелоном почему ехали?
— У меня было разрешение от штаба военных перевозок, — пояснил Константин, роясь в кармане, — ну и самому интересно было. Я уже два репортажа по пути следования отправил. Из Петропавловска и из Тайшета, — гордо проинформировал он железнодорожника. Как сообщил ему самому редактор отдела репортажей, оба его материала были уже опубликованы и приняты публикой очень благосклонно. Нет, здесь, в Маньчжурии, репортеров уже хватало. В том числе и от его родного «Нового времени». Но все они добирались сюда из Москвы с комфортом, в привычных пульмановских вагонах, а не как он, с воинским эшелоном. Поэтому вот такого репортажа, из первых, так сказать, рук, с вагонных нар, никто еще не писал. Так что воспоминание об этом доставляло молодому репортеру удовольствие. — Вот оно, кстати, — и он протянул железнодорожнику уже изрядно мятую бумажку.
Тот внимательно изучил разрешение, а затем улыбнулся:
— Дык это, можете нанять рикшу, эвон их скока. Как все началось, так многие местные свое ремесло забросили и в рикши подались. Здесь-то многие ешелоны останавливаются под разгрузку, а кому из господ офицеров до Мукдена добраться надобно бывает. Вот местные и зарабатывают. Вы не смотрите, что они такие тошшие, они — жилистыя. Быстро доташшат.
Константин окинул взглядом толпящихся у недостроенного станционного здания китайцев и стоящие рядом с ними легкие повозки с сиденьем на одного человека. Так вот они какие — рикши…
— А то подождите, через два часа еще один ешелон подойдет.
Константин озадаченно нахмурился:
— Он тоже будет здесь разгружаться?
— Он-то? Он — будет.
— А тогда какой смысл его ждать?
— Так он не весь будет, а половина. Ну, чуть более. А остальные вагоны аккурат на Мукден и пойдут. Тама штабные и интенданты едут. И имущество на войсковые склады. Вот я вас туда и подсажу.
Константин задумался. С одной стороны, может, стоит взять рикшу? Для него же это дикая экзотика; да и до Мукдена тут вроде рукой подать: вполне возможно, быстрее выйдет. А с другой — ему, как любому русскому, как-то претило «ездить на людях».
— И долго вагоны расцеплять будут?
— Да не-ет, — махнул рукой железнодорожник, — минут пятнадцать, и всё. Отцепленные-то вагоны мы потом, после разгрузки, вот к ентому ешелону подцепим, — он махнул рукой в сторону того состава, на котором прибыл Константин. — Он обратно-то порожний пойдет, так что ему можно ешшо много вагонов понацеплять — утянет.
— Точно минут пятнадцать? — недоверчиво переспросил Константин.
— Не извольте сумлеваться, — расплылся в улыбке старик. — Опосля Маньчжурского замирения у нас тут всё в полном ажуре. Его высочество, осподин великий князь, тогда мно-огонько народу поучил. Кого тюрьмой, кого каторгой, а кто и испугом отделался. Да тольки опосля того испугу ныне уже все землю роют, чтоб всё по уму да по делу было. Поезда идут — хоть часы проверяй! И эвон, сами видите, как ваш ешелон разгрузили: раз-два — и порядок! Не то что тогда. Тогда некоторые ешелоны воинскыя бывалча и по три дни стояли, разгрузки дожидаючись. Нет, солдатики-то прям так с вагонов выпрыгивали, а вот ежели пушки сгрузить, упряжки там лошадиныя да двуколки пулеметныя — так и ждали. — Железнодорожник покачал головой. — А ныне-то стольки платформ разгрузочных понастроили — раз-раз, и всё уже…
Так и вышло.
В штабе Константин задержался на пару часов. И вовсе не потому, что тут все было налажено так же, как воинские перевозки. Наоборот — бардак тут творился страшный. Никто ничего не знал и ни за что не отвечал. Но молодому репортеру повезло. Прошлявшись полтора часа по коридорам и прокляв всё, он был остановлен добродушным возгласом:
— О-о, вот и наша восходящая звезда репортажа!
Обернувшись, молодой человек с недоумением уставился на пожилого господина. Но в следующее мгновение лицо репортера озарила смущенная улыбка. Человек, окликнувший его, был настолько известен в журналистской среде, что Константин смутился именно из-за того, что не сразу его вспомнил. Перед ним стоял специальный корреспондент сытинского «Русского слова» Василий Иванович Немирович-Данченко, брат довольно известного режиссера и, без сомнения, настоящая легенда русской журналистики, автор прогремевших путевых заметок «Страна холода», «По Германии и Голландии», «Очерки Испании», «Земля Марии Пречистой», «Кама и Урал» и военных романов, посвященных русско-турецкой войне — «Гроза», «Плевна и Шипка».
