Из Южной Африки к нам хлынул целый поток буров, а также осевших в Трансваале за последние двадцать лет, с начала золотой лихорадки, французов, итальянцев, испанцев, голландцев, шведов, датчан и прочих, потерявших в Англо-бурской войне почти все, что имели, но настроенных вернуть себе обеспеченную жизнь во что бы то ни стало. Буры и те, кто приплыл к нам вместе с ними, согласно моему распоряжению, расселялись вдоль КВЖД, как раз в той самой полосе отчуждения в одну версту, которую она имела по договору с Китаем, а также по обе стороны от этой полосы. Я даже выделил деньги на выкуп земель и иной собственности у проживающих там маньчжуров и других местных народностей. Надеялся создать вдоль КВЖД некую «полосу безопасности» шириной версты в три-четыре, а в идеале и во все десять. Денег у нас сейчас было много, земля же в Маньчжурии после массовой депортации стоила дешево… Севернее этой «полосы безопасности» я планировал расселять русских и иных европейцев, которых удастся сюда заманить, южнее — филиппинцев. А уже вдоль Амура и Уссури, по обеим берегам этих рек, должны были обживаться русские. К тому моменту, когда придет время помогать маньчжурам «восстанавливать» свое государство, я рассчитывал скорректировать его северную границу так, чтобы КВЖД осталась на нашей территории. А если не получится — все равно с таким национальным составом вновь образованное государство должно оказаться для нас более легким в управлении.
Кроме того, нам удалось-таки изрядно поторговать своей морской победой. Два броненосца нашей последней серии были проданы Греции прямо у достроечной стенки. Еще четыре заказали другие страны, и сейчас они уже были спущены на воду. Также у нас имелись заказы на восемь броненосных крейсеров, три из которых были оборудованы новейшими паротурбинными двигательными установками. И два из этих трех — уму непостижимо! — заказала нам Германия, а последний — Франция. Это было самым явным признанием того, что наше кораблестроение вышло на передовые рубежи. Ну да в настоящий момент таким набором патентов по турбинным двигательным установкам, которым владела Россия, не могло похвастаться ни одно государство. Даже англичане. И вообще, в расхожей речи корабельных инженеров всего мира паровые турбины именовались «русским типом» судового двигателя, несмотря на то что первопроходцами в их установке на суда были все-таки англичане. Просто мы эти турбины сразу стали применять массово, проводя политику постепенного, но полного вытеснения паровой машины. Во всяком случае, в качестве двигателя для боевого корабля. Впрочем, мы развивали и еще один тип судового двигателя — дизельный, но в этой области шли почти вровень с немцами, даже слегка отставали. Поскольку дизель у нас ставился больше на разные вспомогательные суда, типа «наливняков», транспортов снабжения и тому подобного. Немцы же пытались разрабатывать дизели почти под все типы своих судов, хотя это у них пока получалось не очень. Во всяком случае, на крупные корабли они также планировали в основном ставить турбины. Как бы там ни было, «немецким типом» судового двигателя в мире считали именно дизель.
Англичане озаботились-таки строительством своего «Дредноута», но все шло к тому, что мы успеем достроить и передать покупателям все заказанные ими боевые корабли до его появления. Потому что речи о том, что он будет, как в том прошлом, что я помнил, построен всего за год, в настоящий момент не шло. Во-первых, похоже, здесь анализ Русско-японской войны слегка задержался либо привел не к таким однозначным выводам, отчего конкурс на проект будущего «Дредноута» был объявлен лишь в конце 1905 года. Во-вторых, сыграло роль то, что Англо-бурская и Русско-японская войны здесь шли параллельно и анализ действия линейных сил русских и японцев был во многом заслонен огромными финансовыми потерями от действий бурских вспомогательных крейсеров на британских коммуникациях. Адмиралтейству была поставлена задача срочно увеличить флот скоростных крейсеров — охранителей британской торговли. И эта задача в глазах депутатов английского парламента была важнее, чем строительство «бронированных монстров», оказавшихся бесполезными даже против страны, чей флот составлял всего лишь несколько вооруженных пароходов. Так что первый лорд адмиралтейства Джон Арбетнот Фишер был здесь более стеснен в маневрах, чем в другом варианте истории. Ну и в-третьих, моя агентурная сеть в Лондоне подсуетилась, сообщив заинтересованным лицам, что, ежели некий корабль будет построен быстрее, чем обычно строятся подобные корабли, то адмиралтейство вполне может аннулировать заказы на уже строящиеся, объявив, что они вот так сразу и оптом устарели. Ну а дальше обо всем позаботились уже сами владельцы верфей.
Заложенные во время Русско-японской войны новые пороховые и оружейные заводы были достроены и успешно введены в действие. Хотя в прессе и развернулась дискуссия насчет того, насколько они нужны. Война, мол, кончилась и длилась она недолго, так что и уже имеющихся заводов нам хватит. Причем не только для наступившего мирного, но и для будущего военного времени тоже. Мол, как показала практика, с появлением нового, более эффективного оружия, войны будут скоротечнее, поэтому уже имеющиеся заводы смогут создать запасы вооружения и боеприпасов для короткой и победоносной войны. А заложенные и частично построенные заводы лучше продать по бросовым ценам (их же все равно перепрофилировать надо будет) и сэкономленные деньги пустить на поощрение наших героев-воинов. Но я продавил и окончание строительства, и увеличение заказа на боеприпасы и оружие, размахивая как флагом расходом боеприпасов. Использование пулеметов, для которых по действующим нормативам положено было иметь по пять тысяч патронов (ну с потолка был взят норматив), привело к тому, что к окончанию войны почти все запасы патронов, которые военная промышленность сумела создать к ее началу, были выбраны. Средний расход патронов на один пулемет за время этой не очень долгой и не такой уж интенсивной войны превысил пятнадцать тысяч. Средний! Некоторые экземпляры достигли расхода патронов в пятьдесят тысяч на ствол. Точно так же обстояло дело и с расходом боеприпасов к винтовкам и артиллерийским орудиям. Так что нормы боеприпасов придется увеличивать в разы, а то и на порядок. Чем я и воспользовался как аргументом…
Да и вообще прошедшая война поставила множество вопросов и по тактике использования вооружения, и по боевым возможностям оружия, и по штатному расписанию подразделений, частей и соединений. Хотя новое вооружение было выше всяческих похвал. Восьмидесятисемимиллиметровка показала себя отличным орудием. Даже ее шрапнельный снаряд изрядно повреждал глинобитные китайские фанзы, частенько используемые японцами в качестве укрытий, в то время как японским орудиям более мелкого калибра они были не по зубам. Что уж говорить о фугасных, которые составляли половину штатного боезапаса. При том фугасные были приняты на вооружение не благодаря, а вопреки мнению передовой части артиллеристов, настаивавших на едином снаряде. Военное министерство пошло на компромисс с министерством финансов, поскольку фугасный снаряд обходился чуть ли не в два раза дешевле шрапнели. Но показал он себя очень неплохо, особенно при использовании против хорошо окопавшегося противника. Еще лучше показали себя стосемимиллиметровые гаубицы. Именно они и послужили тем главным аргументом, который окончательно подвиг старательно окопавшуюся японскую армию поддаться на предложение русских и начать отходить с занимаемых позиций в сторону «продуктовых складов». Гаубичный снаряд весил восемнадцать килограммов, то есть был в два раза тяжелее пушечного, имел куда больший запас взрывчатого вещества и заметно более крутую траекторию — при достаточной плотности огня окоп или траншея были от него не слишком хорошей защитой, в чем японцы быстро убедились. И это послужило главным стимулом начать принимать предложения русских. Так что, хотя в войне успели поучаствовать всего три батареи гаубиц, концепции «один калибр — один снаряд» был нанесен ощутимый удар. Во всяком случае, в русской армии. Что создало неплохие предпосылки для проталкивания на вооружение армии второго дуплекса более мощного калибра. Но не сразу. Пока еще надо было пройти этап анализа итогов войны и выработки на их основе предложений по модернизации и переоснащению армии и флота. Да и, если честно, не до того мне было. В настоящий момент я был сильно занят совершенно другими делами…
