— Давай отложим на год, — нерешительно сказала Грета.
— И что изменит этот год? — удивился он.
— Мне кажется, так будет правильнее… лучше.
— Но если так будет правильнее… для тебя, то тебе придется забыть обо мне вовсе, — очень спокойно и сдержанно сказал Фриц, и это был верный признак того, что спорить с ним об этом бесполезно. — Потому что поцелуев мне давно уже мало. И пожениться было бы честно — для нас обоих.
Грета замотала головой.
— Поговори с отцом! Я хочу быть твоей женой.
Фриц счастливо улыбнулся, отчего лицо его сделалось еще моложе, и крепко поцеловал ее прежде, чем исчезнуть в окне.
Поженились они в самом начале декабря. А весной он выиграл свои соревнования по гребле. Улль помог, как любил он говаривать впоследствии. Еще через год родился Гербер.
18
Весна 1946 года, Констанц
У Риво в кои-то веки было немноголюдно. Кажется, в этот раз он собрал у себя только тех, кого считал самыми близкими. Либо это его жена собрала тех, кого считала самыми близкими. Определенно, раз в год она имела на это право. Что примечательно, так это то, что почти все офицеры, оказавшиеся на пасхальном обеде, были людьми семейными. За редким исключением. Ноэль в эти исключения попал. Мадам Риво всегда была к нему неравнодушна. Но мучило гадкое чувство — никто из них не сел бы за один стол с Гретой, приведи он ее на обед. Одновременно с этим больше всего на свете он хотел бы обедать теперь не с ними, а с Лемманами. Интересную штуку сыграла с ним жизнь. Он столько лет воевал против немцев, чтобы теперь мечтать провести остаток жизни с немкой.
Едва подали чай, он откланялся. Наплел что-то генералу про дела, каких у него не было. Звучало убедительно. И только Юбер, оказавшийся в немилости мадам Риво, но в числе любимцев месье Риво, ухмылялся со своего самого дальнего стула за праздничным столом, отвоеванного для него генералом у жены.
Какое счастье — жить на соседней улице! Всего несколько минут пути по дороге, усыпанной гравием, весело шуршавшим при каждом его шаге. Подходя к крыльцу, он достал из кармана ключ, подбросил его, поймал и зажал в кулак. Поднявшись на две ступеньки, вставил ключ в замок и отворил дверь.
Однако привычной тишины в доме не было. И шума не было тоже. Только вот что-то неуловимо изменилось в сравнении с этим утром. Ноэль прислушался. В гостиной тихий разговор. О чем — слышно не было. И вдруг понял — на полу, у порога, пара сапог, не принадлежавших Рихарду. Лишняя пара. Неужели гости? Это было так некстати. Ноэль решительно двинулся к гостиной и остановился, не дойдя, очень четко различив мужской голос, произносивший:
— От Мюнстергассе мало, что осталось. Когда был там, ей-богу, слез сдержать не мог. Хорошо, что вы всего не видели.
— Мы видели достаточно, Фриц, — раздался в ответ мрачный голос Рихарда.
Ноэль судорожно глотнул. И, еще не веря своей догадке, и понимая, что она верна, стремительно вошел в гостиную.
За скудно обставленным большим обеденным столом сидели трое. Лемманы. Все трое — Лемманы. И все трое теперь молчали.
Мужчины глядели на него.
Грета смотрела прямо перед собой.
И в глазах ее была совершенная пустота. Такая же, как и в ее голове. Единственное, о чем она могла думать, пока здоровалась с Фрицем, грела воду, чтобы он мог умыться с дороги, накрывала на стол, — как часто в ее жизни все было не ко времени. Фриц вернулся тогда, когда она перестала его ждать. Но от этого он не перестал быть ее мужем.
— Господин лейтенант! — проговорил Рихард, вдруг разорвав тишину, повисшую в комнате. Его голос звучал очень спокойно, не выражая ни особенной радости, ни счастья, ни веселости. Совсем ничего. — Проходите, господин лейтенант. Мой сын, Фридрих, вернулся.
Фридрих торопливо, но запоздало вскочил со стула и одернул полы пиджака. Выправка у него была военная. Он был худ, но, вероятно, исключительно оттого, что питался нерегулярно. Вместе с тем вид его не был ни болезненным, ни даже уставшим. Это был все тот же Лемман. Только выживший. Ноэль шагнул к столу. Коротко кивнул и представился:
— Лейтенант Уилсон.
— Фридрих Лемман, — отозвался молодой мужчина. А Ноэль мысленно усмехнулся — его не узнали. Какая глупость!
— Очень приятно.
Он перевел взгляд на Грету.
— Рад за вас, фрау Лемман, поздравляю, — еле-еле выдавил Ноэль из себя, надеясь только, что его голос звучит достаточно спокойно. Хоть вполовину так, как голос Рихарда.
— Благодарю вас, — пробормотала Грета, уставившись в чашку, которую крепко держала обеими руками, в то время, как единственное, чего Ноэль сейчас хотел — это поймать ее взгляд. Чтобы понять, черт подери, что воскрешение ее мужа ничего не меняет между ними. Потому что… потому что… Потому что он любит ее, а она любит его. Остальное в прошлом.
Он рассеянно посмотрел на Фридриха и выдохнул:
— Но… как?
— Господину лейтенанту это интересно? — приподнял бровь немец.
— После ранения во Франции Фриц попал в госпиталь, выздоровел и был переведен в Египет, — вдруг затараторил Рихард, словно боялся хоть минутного замешательства. — Письма не доходили. Ни наши до него. Ни его — до нас. Потом он попал в плен. Мы переехали сюда, а от нашего дома в Гамбурге ничего не осталось. Пока мы искали его, он искал нас. До этого времени бесплодно.
— Денацификацию я прошел перед возвращением в Гамбург, — перебил его Фриц, и говорил он спокойно, бесстрастно, будто рапортовал старшему по званию. — В партии не состоял. Выгод не извлекал. Воевал. Свидетельство при мне. Разрешение на перемещение в Констанц мною получено. Это все, господин лейтенант.
— Меня это не касается, — вяло произнес Ноэль. — Я всего лишь хотел знать… как…
— В рамках закона, установленного Контрольным советом, господин лейтенант.
— В этом я совершенно не сомневаюсь.
Ноэль снова бросил взгляд на единственную в комнате женщину. Странное отупение навалилось на него. Он понимал, что головы она не поднимет. Как понимал и то, что будет ждать ее взгляда.
А она не могла видеть мужчин вокруг себя. И слышать их спокойный разговор было невыносимо. Знать, что Фриц их искал, ее искал — и понимать, что больше никогда и ничего не будет, как прежде. Что теперь есть лишь обещание, данное ею мужу. И ей придется сдержать его.
Все эти мысли наслаивались панцирем на ее глупое сердце, которое пыталось напомнить ей о сегодняшнем утре, о Ноэле, который стоял так близко от нее, и на которого она не смела поднять глаза. Потому что ему теперь она обещать ничего не могла.
— Будете ужинать с нами? — осведомился Рихард.
— Я только что от генерала, благодарю вас. Я… к себе.
Ноэль, не помня себя, пошел прочь. Ступеньки лестницы заскрипели, и на втором этаже хлопнула дверь.
