Он увидел, что она побледнела даже больше обычного, ее веки задрожали, будто Сидди намеревалась упасть в обморок. Вне всякого сомнения, она была способна на убийство, но столь подробное описание подорвало ее решимость.
— Может быть, я так и сделаю, — сказала она, закусив губу. — А когда ты умрешь, то почувствуешь на себе их когти. Ты, несомненно, уже знаешь, на что это похоже, если истории о твоей увечной ноге не лгут. Я слышала рассказы о тебе, когда была еще совсем маленькой. Поцелуй когтей и зубов.
— Осторожнее, — сказал он. — Так ты рискуешь остаться без средств к существованию. Ты выпила немало сил Миаля, и его врожденные способности позволили тебе окрепнуть гораздо быстрее обычного. Но для полного успеха тебе необходимо верить, что ты по-прежнему жива. По крайней мере, поначалу. Пока не приспособишься. А потом ты обнаружишь, что...
— Ты что-то много болтаешь для охотника за призраками, — оборвала его Сидди. — Пожалуй, я заставлю тебя замолчать.
Миаль издал невнятный звук.
Краем глаза Дро видел, как менестрель вскочил и на неверных ногах бросился к Сидди. Он видел, как Миаль попытался перехватить ее руку, но был еще слишком далеко, и его рука прошла сквозь ее рукав, сквозь призрачную плоть. Видел выражение полнейшего непонимания на лице менестреля, когда нож вошел в грудь Дро. Несмотря на то, что она говорила, Сидди, как и в первый раз, целилась в сердце.
Дро покачнулся от удара, но устоял. Он стоял и продолжал смотреть. Смотрел, как из-под ножа, ушедшего в рану почти по рукоять и дрожащего, как лист из металла, течет красная кровь. Он чувствовал даже некое подобие любопытства. Дро думал, что будет больно, но боли не было. Наверное, он уже не мог больше ощутить какую-то новую боль.
Сидди отступила назад, в замешательстве налетев спиной на Миаля, и они потоптались, пропуская друг дружку. Дро даже подумал, что они сейчас начнут извиняться и раскланиваться. Потом она замерла и стала смотреть во все глаза, и Миаль тоже. Так продолжалось около минуты. В конце концов Дро поднял руку и выдернул нож, пронзивший ему сердце. Нож был весь в крови. Сидди испустила короткий сдавленный вопль. Миаль же еще не оправился от потрясения, или слишком слился с бесплотным миром, чтобы его начало тошнить в очередной раз.
Позади менестреля и девушки таяли духи Гисте Мортуа. Уж они-то понимали, что грубая сила тут не поможет. И может быть, даже догадались, почему.
Дро выронил окровавленный нож на мостовую. Сидди, словно по команде, упала на колени и поползла к нему. Она уже забыла, зачем привела сюда призрачного герцога и его свиту, придав им реальности. Ее руки вцепились в щиколотки Дро, и она содрогнулась.
— Ты ангел мщения, — сказала она. — Не человек, не охотник за призраками — ты орудие возмездия.
— Я думал, что это ты, — отозвался он.
— Ты даже... даже не...
— Даже не истекаю больше кровью, — закончил Дро за нее. — След ножа затянется через несколько дней. Возможно, и быстрее.
— Я должна исповедаться тебе, — выговорила Сидди, со слезами припав к его ногам. — Я попаду в ад?
— Ада не существует, — сказал он.
Он вдруг почувствовал, что невыносимо устал, и закрыл глаза, едва слыша, как призрачная девушка исповедуется его сапогам.
В любом случае она признавалась ему в том, что Дро и сам постепенно понял, перебирая в памяти свои ощущения от покосившегося дома, от комнаты в башне, от мрачного колодца, от снедающего ее стремления оградить и защитить. Сидди не только оплакивала свою сестру, она еще и погубила ее. Между ними произошла одна из тех ссор, что, как рассказали ему селяне, часто случались между сестрами. Их стычка почти не отличалась от сотен других, бывших ранее, вот только закончилась она тем, что Сидди столкнула Силни в колодец. Младшая сестра уцепилась за ведро на ржавой цепи, но Сидди толкнула ворот, и цепь размоталась. Это была вспышка жестокости, долгая в своей скоротечности. Когда барахтанье в воде прекратилось, Сидди очнулась, словно от кошмарного сна. Ужас переполнил ее душу. С силой, какую дает безумие, она снова взялась за ворот, поднимая легкое, как пушинка, тело, повисшее на ведре. Она вытащила сестру на мощеный двор. Пыталась вытряхнуть воду из ее легких. Поливая слезами и без того мокрое лицо Силни, Сидди укачивала мертвое тело на руках, сражаясь с бесконечным одиночеством, заполнившим безумный дом Собанов. А когда пришла ночь, Сидди оттащила тело сестры к горной речке и сбросила его в воду. Она сплела ей венок из желтых асфоделей, но все же надеялась, что течение унесет тело прочь от ее глаз и сердца. Но Силни, безнадежно мертвая, не уплывала. Даже весенние бурные воды горной реки не могли сдвинуть тело. Когда селяне нашли Силни и принесли обратно в дом Собанов, Сидди обратила свое горе и чувство вины на другое. Она принесла пепел сестры в башню и колдовала над ним. Вернув Силни, она заботилась о мертвой, как почти никогда не заботилась, пока та была жива. Парл Дро, изгоняющий духов, лишил ее этого искупления, и тогда весь мрак, скопившийся в душе Сидди, обратился на него. Но оказалось, что Дро нельзя покарать за ее вину. Лишь сама Сидди могла искупить ее. Она лежала ничком на улице Гисте Мортуа и ждала, когда на нее обрушится возмездие.
Но Парл Дро, не будучи темным ангелом божественного гнева, ничего не делал, ничего не говорил.
Наконец Сидди подняла голову. На сердце у нее было пусто, а может быть, не пусто, а легко — оттого, что груз вины упал с ее души.
— Я должна понести кару, — сказала она с нелепой торжественностью. — Ты накажешь меня? Как это будет?
— Ты будешь наказана, — Дро устало смотрел на нее. — Ты сама накажешь себя.
— Я должна гореть в аду, — настаивала она, но натянутость в ее лице и позе исчезла.
— Никакого ада не существует.
— Тогда куда мне предстоит отправиться?
— Куда-то, — сказал он. — Куда-то прочь отсюда.
— Может быть — в никуда, — проронила Сидди, поднимаясь на ноги. Все, за что или против чего она боролась, вдруг перестало иметь значение. Она не замечала, но кончики ее бледных пальцев и длинные светлые волосы в это мгновение снова стали прозрачными, как тогда, когда ее призрак впервые явился людям.
— Куда-то, — повторил Дро.
— Ладно, тебе лучше знать, — она огляделась вокруг. Выражение легкого безразличного недоверия промелькнуло на ее лице. — Они ушли, — проговорила она. — Призраки Гисте.
— Они слабы, — сказал Дро. — Они больше не могут поддерживать собственные наваждения. Любой призрак рано или поздно умрет, если предоставить его самому себе. На это могут уйти столетия, но исход неизбежен.
Она воззрилась на огни останков города, не дающие света. Потом покосилась на Миаля.
— Почему бы тебе не спуститься вниз? — сказала она менестрелю. — Подбери свой инструмент, вытащи зуб и наступи на него. Я скажу тебе, который из кусочков слоновой кости на самом деле — часть меня.
