— О, не говори мне об этом.
— Боюсь, именно это я тебе только что и сказал.
Толпа поднималась вверх по бульвару. Миалю она напомнила стадо овец, и он хрипло рассмеялся. Граф-герцог Тиулотефа и его омерзительная свита шли сюда, иллюзорные или нет, опасные или нет, но безусловно — источник неприятностей.
По пути шествие миновало гостиницу, где Миаль провел ночь с Сидди. Может быть, это имело какое-то значение. Он заметил вывеску, торчащую между карнизами немного ниже по склону холма. Хотя отсюда менестрель не мог разглядеть ее, он знал — девица по-прежнему держит единорога, а рыцарь в кольчуге по-прежнему отсекает зверю голову. Символ кастрации? Или прости знамение? Миаль снова обернулся к Дро.
— Думаю, Сидди идет сюда вместе с ними. Если так, она наверняка кое-что сообщила их правителю о тебе и твоем роде занятий. Ты сказал, что Тиулотеф слаб, но до какой степени он слаб? Они могут убить тебя или нет?
— Не смогли бы, если бы я, как ты, явился сюда бестелесным духом — я так и собирался поступить с самого начала. Но ты же сам отговаривал меня от продолжения моей бренной жизни, не так ли?
— Мне жаль. Я думал... ты говорил...
— Они не убивают. Больше не убивают всех подряд — для этого у них не хватит ни сил, ни воли. Но если речь идет об изгоняющем духов... Ненависть к охотникам столь же глубоко пустила корни в неупокоенных душах, как страх перед призраками пустил корни в душах большинства живых людей.
Миаль кое-как отогнал тошноту — наверное, воображаемую — и сказал:
— Тогда спасайся. Убегай.
— Убегать? Ты забыл, что я калека, — сказал Парл Дро с преувеличенной учтивостью в голосе.
— Тогда хромай отсюда! Я их задержу.
— Каким образом? Будешь стоять на голове? Или станешь петь с ними хором?
— Что-нибудь придумаю. Они же не могут причинить мне вред. Не могут, ведь так?
— Наверное, нет. Но я не стал бы этого обещать в сложившемся положении.
— Я знаю, что в глубине души ты жаждешь собственной смерти, — холодно сказал Миаль. — Как всякий убийца. Но не потакай своему желанию здесь и сейчас. Уходи.
— А ты тем временем храбро сразишь всех призраков. Этим и кончится.
— Уходи!
— Тебе случалось бороться с неупокоенными?
— Да ты уйдешь или...
Дро стоял, будто великий император прошлого, глядя, как поток смерти огибает дома, струится по тесным улочкам, течет вверх по лестницам. Миаль кричал на него, потом уговаривал, потом и вовсе отбросил попытки найти общий язык. Он тоже стал смотреть, как толпа приближается к ним, смотрел с замиранием сердца, которого у него теперь не было, смотрел, пока малиновые облачения жрецов не возникли прямо перед ним и охотником. Жрецы, хор, даже экипажи как-то умудрились добраться до них. Потом толпа раздалась, пропуская каре всадников в кольчугах.
Миаль смотрел сквозь них. Не в буквальном смысле, поскольку призраки Тиулотефа предстали перед ними непрозрачными — их бестелесность проявлялась иначе, более коварно. Но взгляд менестреля скользил по ним, как по всякой чужой толпе, пока не нашел единственное знакомое лицо и не остановился на нем. Лицо Сидди.
Белая, словно колдовской цветок, она сидела на лошади, которую вел под уздцы человек в кольчуге. Лицо воина было совершенно невыразительно, будто чистый лист бумаги, на котором забыли нарисовать чувства и характер. Все лица были такими. Кроме Сидди.
Бок о бок с ней ехал человек в сказочно богатых одеяниях. Должно быть, герцог. Сидди, не сводя глаз с Миаля, слегка повела рукой, показывая, что пора остановиться, и герцог Тиулотефа замешкался. Казалось, он не тает в воздухе только потому, что Сидди помнит о его существовании.
И первой заговорила тоже она.
— Привет, предатель, — сказала она Миалю, а потом прибавила к этим словам весьма грязный эпитет. И хотя Миалю не впервой было слышать подобное в свой адрес, ему стало особенно противно, когда ругательство слетело с уст, созданных для поцелуев. Но она уже не смотрела на него. Взгляд ее уперся в Парла Дро.
— Господин герцог, — сказала Сидди, — человек в черном и есть тот, о ком я вам говорила. Убийца. Он убил мою сестру едва ли не у меня на глазах. Мою любимую сестру, все, что оставалось у меня в этом мире. И я поклялась воздать ему по заслугам. Я посвятила себя этому. Я проделала долгий путь до вашего города, чтобы просить об этом.
На лице призрачного герцога проступила тень смертного, угасающего гнева. Рукой с длинными ногтями он легонько коснулся украшенных самоцветами регалий.
— Эта леди обвиняет тебя, — сказал герцог Парлу Дро. — Тебе есть чем ответить?
— Разве тем, что вежливо сдержу зевоту, — сказал Дро.
— Твоя дерзость говорит об отчаянии.
— Прошу прощения. Вообще-то я имел в виду скуку.
— Я... — начал герцог, но Сидди врезалась в разговор тонким белым клинком.
— Не стоит говорить с ним, господин герцог. Убейте его, — она наклонилась в седле и сжала плечи кольчужника, который вел ее лошадь под уздцы. — Ты убьешь его.
Кольчужник напрягся, ожил, но...
— Как? — односложно спросил герцог.
Сидди зарычала. Ее длинные зубы блеснули серебром. Она больше не была беззащитной девушкой, в ней проявилась ее истинная суть. Миаль знал, что он — бесплотный дух, и все же почувствовал, как его волосы встают дыбом. Толпа тоже зашевелилась, словно пробуя силы, чуть подалась навстречу, туда, где стоял Дро.
Миаль видел, как взметнулись руки, как мелькнули тысячи когтей, длинных и острых, как кинжалы, ногтей, что продолжают расти в могилах, словно трупы, как и сами неупокоенные, отказываются признавать, что мертвы.
— Как? — прошептала Сидди, словно в подтверждение мыслей Миаля. — Просто разорвите его на куски!
Миаль резко обернулся — Дро стоял, как стоял, ничего не предпринимая. Менестрель столь же резко повернулся обратно. Будто раздался первый аккорд отвратительной песни — это Сидди своей злой волей и ненавистью распаляла толпу. А ведь он провел ночь с нею, ласкал и обнимал ее...
Сидди соскочила с лошади и пошла прямо к ним, к Миалю и Дро. Толпа подалась за нею, сделала один на всех шаг — вязкий, злобный, безумный.
Миаль двинулся вперед — словно нырнул в море жидкого льда. Сражаясь с ненавистью толпы и собственным отчаянным страхом, он боролся, чтобы доплыть до берега, которого ему было никогда не достичь.
Он встал на пути Сидди, заслонив Дро от нее и тем самым — от всей толпы. Сдернув с плеча инструмент, Миаль вцепился в него, вонзил ногти в деревянные грифы. Сидди невольно замешкалась, и толпа за ее спиной тоже замерла.
Менестрель замахнулся инструментом на нее — руки все же дрожали — и Сидди отскочила.
— Помнишь, о чем ты рассказала мне? — спросил Миаль. Голос тоже дрожал. Менестрель удивлялся, как его до сих пор вообще держат ноги.