— Когда придет Дро, мы должны быть сильными, чтобы убить его. Если ты обещаешь мне, что поможешь сразиться с ним, я скажу тебе. Если поможешь убить его. Поможешь отомстить за мою сестру. Ты поможешь?
Убить Парла Дро теперь казалось не очень-то и трудно. Это было подло, это угнетало, но в этом не было ничего невозможного.
— Если я скажу «да», это может не оказаться правдой.
— Когда я... когда я... после реки... ты должен быть убить его.
— Я был болен.
— Обещай.
Их тела извивались и корчились, Миаль давал ей обещания, утопая в блаженстве, мрачном и глубоком, как подземелье, и ему было все равно. Он знал, что все так же нелеп, даже став призраком. А потом она рассказала ему, как доверчивому ребенку, про инструмент, и этим весьма его озадачила, так что он продолжал расспрашивать ее в те минуты, что оставались между приливами их неупокоенной, безвременной и необязательной любви. Но, поскольку он был мертв, возможно, это было все, что ему еще оставалось...
К тому времени в комнате стало происходить нечто странное.
Это началось от окна — все вокруг таяло, словно истекало кровью. Впервые с тех пор, как смирился со своим нынешним состоянием, Миаль забеспокоился.
— Что это? — встревоженно спросил он, но тут же сам понял, не дожидаясь ответа девушки. Они оба интуитивно поняли, что делать — разделились, распались, словно страницы книги. Так они лежали на ложе любви, словно в могиле, и смотрели, как разгорается за окном рассвет.
Это было непохоже на те рассветы, какие Миаль видел, когда был жив. Здесь не было ни цвета, ни света. Рассвет высасывал кровь из мира вокруг, пожирал его, как пламя невидимого пожара.
— Что с нами будет? — спросил, наконец, Миаль.
— Что ты имеешь в виду?
— Настает день.
— О, день — это неважно...
Испуганный, Миаль лежал, окаменев от страха и от безразличия Сидди, и ждал, когда лишится чувств. Он и вправду слышал о призраках, что бродили по земле даже днем — он сам говорил о них Парлу Дро — но такие встречались редко, наверное, в них было что-то весьма необычное. Ночь — холст, который нужен неупокоенным, чтобы рисовать свои наваждения. И вне всякого сомнения, этот холст был необходим Тиулотефу.
Комната стала как легкий набросок. Кровать превратилась в океан темного тумана. А Сидди — Сидди повернулась на бок, словно хотела уснуть, и таяла. Когда она исчезала, на миг ему показалось, что в ее волосах мелькнула серебристая рыбка.
Миаль уже приготовился ужаснуться и покосился на собственное тело. К великому его изумлению, оказалось, что оно по-прежнему непрозрачно. Он окончательно перестал что-либо понимать.
Остатки комнаты растворились быстро, словно облачко дыма унесло порывом ветра. Только омерзительная вывеска гостиницы еще болталась в воздухе, словно неуклюжая птица. Кровать под ним обернулась камнем, и пламя рассвета вдруг ударило менестрелю в глаза, безжалостно ослепив его.
Глава 11
Все цвета радуги разъяренной толпой переливались через холм и жалили глаза Миаля. Он чувствовал, что не в силах вынести это после теней и тлеющих огоньков Гисте. И еще он чувствовал себя отчаянно беззащитным. Ладья ночи отчалила от берега, увозя призраков Тиулотефа, но почему-то забыла менестреля. Может быть, паче чаяния, он еще жив? Но нет — когда он попытался подобрать камешек на склоне, его вполне материальная на вид рука прошла насквозь. Когда солнце поднялось выше, Миаль встал, выбрал дерево (оказывается, оно росло посреди их постели, но они с Сидди этого не замечали), подошел к нему, а потом, в отчаянии и унынии, прошел сквозь него.
Миаль завопил от страха, встал как вкопанный и услышал, как бьется его сердце там, где биться нечему. Ему пришло в голову, что если он перестанет верить, что у него есть сердце, оно не будет биться, и он поспешно отбросил эти мысли, чтобы не потерять немногое оставшееся. Желая отвлечься, он стал озираться по сторонам — и вполне отвлекся, увидев лишь голый склон холма, увядшую траву да отшлифованные ветром скалы, островками вздымающиеся в черной шкуре леса. Днем тут не было никакого города. Не осталось даже фундаментов, даже следов оползня — все снесло лавиной в озеро. Потом Миаль ненароком взглянул вниз — и в сердцах выругался. У него даже дыхание перехватило — обычный самообман призрака, который вовсе не дышит.
Водной глади озера, раскинувшегося под холмом, тоже больше не было. Только засохшая потрескавшаяся грязь, окаменевшая масса ила, расходящаяся пятью лучами в разные стороны.
Миаль воззрился на эту картину во все глаза. Озеро пересохло, словно огромный колодец. То ли река, что питала его, сменила русло, то ли вода ушла под землю, словно выдернули гигантскую пробку. Тридцать лет, или даже больше, обнажившееся озерное дно сохло под лучами солнца. Вода, которую он видел ночью из Тиу-лотефа, тоже оказалась призрачной. Но где же останки города, который, как гласят легенды, погрузился в озеро?
— Прекрасный вид, правда? — раздался в десяти шагах за его спиной ровный голос Парла Дро.
Миаль хотел развернуться на пятке, потерял равновесие и упал на колени. Пальцы проходили сквозь почву, и ухватиться не удавалось.
Дро разглядывал его. Черный плащ, черные волосы, черные глаза на фоне жгучей голубизны неба. Впечатляюще. Инструмент Миаля висел за спиной охотника, вышитая перевязь перечеркивала черный плащ.
Миаль понурился.
— Ну давай, покончи с нами обоими. Дро удивленно поднял брови.
— Я говорю, — с перепугу Миаль начал злиться, — вот я. И вот ты. Мое связующее звено у тебя в руках. Так разбей его и избавься от меня. Чего ждешь, будь ты проклят?
Черные глаза Дро смотрели честно и открыто. В его лице не было никакой наигранной жестокости.
— Кажется, ты совершенно уверен в моем следующем шаге.
— А с чего мне быть неуверенным? Я достаточно слышал от тебя о твоем проклятом ремесле. Ты выдергиваешь неупокоенных из мира, как гнилые зубы. Мертвые должны умереть. Я тебя не боюсь. Давай, покончи с этим.
— Как мне, однако, повезло, с моим-то ремеслом, — сказал Дро, — что ты оказался одним из тех необычайно сильных призраков, способных являться даже при свете дня.
— Слушай, — Миаль дрожал, в некотором замешательстве удивляясь, как ему это удается, — я трус, верно? И чего я уж совсем не выношу, так это ждать, когда случится что-то ужасное. Так почему бы тебе не сделать, что должно, прямо сейчас? Или тебе доставляет удовольствие мучить мертвых перед казнью?
— Ты не умер.
— Как же! — фыркнул Миаль и осекся. — Чего?
— Ты не умер.
— Ха! — Миаль махнул рукой, и она прошла сквозь камень. — Видишь? Я мертв.
— Ты покинул свое тело, но оно еще живо. Потом ты сможешь вернуться в него по-настоящему.
