— Посмотри на холм. А потом скажи мне, сделал ты что-нибудь или нет.
Миаль дернулся было, но потом раздумал смотреть.
— Что это?
— Ты меня уже спрашивал в прошлый раз. Ответ тот же, что и прежде.
— Не верю, — сказал Миаль, отказываясь взглянуть.
Дро нависал над ним — сдержанный и очень опасный.
— Веришь ты или нет, но она тебя использует. Ты призвал ее своей песней. Я так понимаю, что эту песню ты сочинил для нее. А теперь скажи, что еще ты прихватил на память с ее тела?
— Ничего!
— Хочешь, чтобы я тебя обыскал?
Миаль, как был, сидя, отодвинулся от охотника.
— Оставь меня в покое! Говорю тебе, ничего я не брал, кроме туфельки, а ее ты сжег.
— Сначала ты и туфельку не мог вспомнить. Подумай как следует.
— Я и думаю! Ничего такого нет.
— Должно быть. Она здесь. Ей нужно связующее звено, чтобы быть здесь.
— Да нет у меня ничего!
— Если ты и дальше будешь отодвигаться, — заметил Дро, — то свалишься в лощину.
Менестрель остановился. До обрыва ему оставалось не больше фута. Он отполз подальше и, опасливо поглядывая на Дро, поднялся на ноги.
— И все равно я знаю, что больше ничего у лее не брал.
— Значит, ты прихватил что-то, сам того не подозревая.
Миаль чуть было не взглянул на холм, но вовремя вновь развернулся к нему спиной.
— Зачем она ждет, пока стемнеет?
— Им нужна темнота. Это единственный холст, на котором они могут рисовать свои наваждения. Дневной свет не годится для обмана.
— А я слышал о призраках, которых видели днем.
Дро пропустил мимо ушей последнее утверждение. Не к месту и не ко времени, словно на дальнем конце лощины их не поджидала смерть, менестрель начал настаивать:
— Нет, я в самом деле слышал!
— Сейчас темно, — сказал Дро. — И она здесь.
— Правда?
— Посмотри сам.
— Я лучше поверю тебе на слово. Я боюсь. Но я ничего не брал, кроме туфельки. Я не...
— Ладно, спорить будешь потом, — Дро сделал шаг в сторону, словно пытался найти твердую почву. — Скажи мне, ты левша или правша?
— То и другое разом, — сказал Миаль. — Иначе никак, если хочешь играть на этой штуке.
— Она, насколько я помню, была левшой, — задумчиво проговорил охотник. — Многим ведьмам это свойственно от рождения, а некоторые даже нарочно переучиваются. Ты полностью знаешь наизусть песню, которую играл ей?
— Было бы странно, если б было иначе. Хочешь, чтобы я снова ее сыграл? Ты же сказал...
— Хочу, чтобы сыграл. Только задом наперед.
— Что-о?
— Ты слышал. Справишься?
— Нет, — Миаль задумчиво осмотрел инструмент. — Может быть.
— Постарайся.
— А что будет, если у меня получится?
— Получишь награду. Такие, как она, очень суеверны — даже больше, чем живые. Отражения и всякого рода перевертыши иногда помогают. Если сработает, она уйдет. Играй.
Миаль немного покашлял в волнении и взялся за инструмент. Дро продолжал смотреть на холм.
Неожиданно менестрель заиграл. Он играл неистово, звуки так и вылетали у него из-под пальцев. Вывернутая наизнанку мелодия больше не была пронзительной и печальной — она стала отвратительной и ужасающе-мрачной, как пляска демонов в аду.
Даже сквозь звон струн Миаль расслышал женский смех — высокий и чистый, как колокольчик. Этот звук едва не парализовал его руки. Ему казалось, что каждый волос у него на голове встал дыбом. Он содрогнулся.
— Отлично, — сказал Дро. — Можешь перестать.
— Оно... она... э-э...
— Да. Она ушла.
Миаль впервые покосился на лощину, пронизанную пустыми тенями. Даже ему было не под силу тешить себя иллюзиями — все получилось слишком легко. Просто до неприличия легко...
— Прошлой ночью, — сказал Миаль, — я не видел ее.
— Нет, — сказал Дро.
Он повернулся и медленно пошел туда, где стволы тополей, казалось, дрожали в стекленеющем воздухе над костром. Миаль топтался на месте — мысль о том, чтобы остаться в одиночестве, ужасала его, но идти следом за охотником он не решался. Пройдя немного, Дро обернулся к нему:
— Все-таки мы путешествуем вместе, — сказал он. — Мне придется приглядывать за тобой.
Вдруг ты все-таки вспомнишь, каким образом даешь ей силы? Музыка помогает, да. Но тут нечто большее, нежели музыка.
Миаль, упершись, сердито повторил:
— Говорю же, я не видел ее вчера. Так что я тут ни при чем.
Дро спросил — внятно и тихо, и слова его разнеслись в ночи:
— Что ты говорил ей, когда она была жива?
Мысли Миаля понеслись вскачь. Он вспомнил — и страх ударил его наотмашь, словно кнут. Лучше бы не вспоминать... «Мой тебе совет, хотя вряд ли ты его послушаешься: беги отсюда». — «Куда же мне бежать?» — «Хотя бы — со мной».
Он не произнес этого вслух, но Дро, должно быть, все прочитал по его виноватому лицу.
— Пойми, ты не видел ее прошлой ночью, потому что меня не было поблизости, — сказал он.
— Не понимаю я, о чем ты, — буркнул Миаль. Но это была неправда.
— Подумай — поймешь, — уронил Дро.
Каким-то образом Миаль открыл Сидди путь в мир живых, и она использовала менестреля. Миаль был ее способом вернуться. Но Дро, которого она ненавидела и с которым у нее были свои счеты, был истинной причиной, по которой она не желала уходить. Пока, будучи еще не слишком сильна, Сидди Собан могла лишь досаждать им. Но потом, когда она наберется сил, когда Миаль и сам факт многих явлений укрепят ее...
Дро вернулся к костру и стал подбрасывать в него хворост. Миаль приплелся следом за ним, опасливо обходя тени деревьев и кустов, частенько оглядываясь на дуб на холме. Однако у огня менестрель немного успокоился. Дро снова сел, прислонившись спиной к стволу тополя, словно собрался караулить всю ночь.
Миаль, радуясь костру, уселся на траву. Четкий, обманчиво неподвижный силуэт Дро был его защитой от всех ужасов ночи.
— Когда тебя сменить? — спросил менестрель.
— Не думай об этом. Лучше постарайся припомнить, что такое ты ненароком прихватил с собой, чем она пользуется для возвращения. Пораскинь мозгами. Ты ими не слишком-то богат, так что много времени это не займет.
Миаль даже не обиделся. Он был сбит с толку, но чувствовал огромное облегчение оттого, что больше не был один, и был безумно рад этому. Чуть погодя он все-таки спросил — стыдливо и покаянно, поскольку прекрасно понимал, как неуместна его просьба:
