Во всяком случае, промывание мозгов не действовало на саму Сивиллу. С начала проведения еженедельных одночасовых сеансов с доктором в Омахе прошло уже почти два месяца, и Сивилла все больше и больше убеждалась в том, что доктор Уилбур способна помочь ей. Но для себя самой она все еще оставалась загадкой.
Сивилла не рассказала доктору о том, что озадачивало и мучило ее, — о каких-то ужасных, не имеющих названия процессах, происходивших со временем и памятью. К примеру, в конце лета и начале осени были случаи, когда Сивилла отправлялась в кабинет доктора и потом не могла ясно припомнить, что там происходило. Иногда она помнила, как входила в лифт, но не в кабинет. Иногда она помнила, как входила в кабинет, но не помнила, как покидала его. Порой Сивилла не могла сообщить родителям, что именно сказала доктор о них или о чем-либо еще. Сивилла вообще не была уверена, посещала ли в этот день доктора.
Один случай стал для нее особенно памятным. Какой-то парадокс или шутка: воспоминание о том, чего ты не помнишь.
Сивилла услышала себя, произносящую:
— Не настолько плохо, как обычно.
— Откуда вы знаете? — спросила доктор.
— Сейчас я должна была бы выходить в холл или что-то в этом роде, — ответила Сивилла.
— Ну да, — сказала доктор, — вы чуть не выпрыгнули из окна. Вы вскочили с кресла и бросились к окну. Я не могла удержать вас.
Сивилла не помнила, чтобы делала что-либо подобное, но спорить не стала. Всю жизнь люди говорили ей, что она сделала нечто, чего на самом деле она не делала. Пусть так будет и в кабинете доктора Уилбур — как всегда.
— На самом деле я не очень испугалась, — пояснила доктор. — Из этих окон не выпрыгнешь. В них стоит стекло особого рода. Небьющееся, знаете ли. — И затем доктор Уилбур произнесла уже серьезней: — У вас было что-то вроде небольшого припадка. Это не эпилепсия; это был припадок психического характера.
Психического? Доктор уже говорила, что Сивилла нервозна. Это все старое — ничего нового. Новым, однако, было то, что врач, судя по всему, не осуждала ее. Сивилла сама всегда осуждала себя, когда с ней случались такие вещи. Никто, кроме нее, не знал о них, но она была уверена, что всякий, узнавший о подобном, посчитал бы ее виновной в неприличном поведении.
К тому же доктор Уилбур не находила ее состояние безнадежным, чего сама Сивилла частенько боялась. На ближайшее будущее доктор предложила ей на выбор: продолжать преподавать в младших классах еще год; вернуться в колледж; и наконец, пройти интенсивный курс лечения в Мемориальной больнице Кларксона, где ее врач с коллегой руководили психиатрическим отделением.
Сивилла выбрала больницу. Но когда она рассказала об этом родителям, они расстроились, даже ужаснулись. Для них госпитализация означала только одно: их дочь безумна.
— Это не имеет ничего общего с безумием, — пыталась объяснить Сивилла. — Доктор Уилбур говорит, что это не имеет с ним ничего общего.
— Значит, это имеет что-то общее с дьяволом, — зловеще прокомментировал отец.
— Кларксон, Парксон, парк сын, парк дочь, — забормотала мать.
Несмотря на то что больница казалась прямой дорогой в ад, Уиллард Дорсетт согласился переговорить с доктором Уилбур, решив встретиться с ней не в ее приемной в «Медикал артс», а в самом «Кларксоне».
Хэтти и Сивилла ждали его в автомобиле возле больницы: мать — кусая ногти, дочь — сжимая зубы. А там, внутри, доктор Уилбур сумела развеять опасения Уилларда Дорсетта относительно того, что его дочь будет связана и заперта, что ей сделают лоботомию, что ей станет хуже из-за контакта с другими пациентами, находящимися в более тяжелом состоянии, и что после некоторого улучшения ее состояния и возвращения домой наступит рецидив и она опять вернется в больницу. Госпитализация представлялась ему бесконечно повторяющимся циклом: туда-сюда, туда-сюда…
Рассеялся и самый глубокий страх ее отца — страх перед тем, что его дочери будут давать наркотики.
— Нет, — уверила его доктор Уилбур, — мы не станем делать это.
Наконец, хотя Уиллард Дорсетт по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке в связи с тем, что его дочь должна пройти курс психиатрического лечения, он все же дал согласие на ее госпитализацию в «Кларксоне».
Как полагала доктор Уилбур, «Кларксон» был всего лишь временной мерой. Она чувствовала, что Сивилла крайне нуждается в психоанализе.
— Вы из тех людей, которым следует пройти психоанализ, — сказала она своей пациентке. — Я бы хотела сама заняться этим, но я пока еще не аналитик. Вообще говоря, вскоре я уезжаю из Омахи, чтобы пройти курсы психоанализа. Рекомендую вам, выйдя из «Кларксона», отправиться в Чикаго для проведения психоанализа.
Перспектива взволновала Сивиллу. Чикаго означало не только приближение к источнику правды о себе, но и возможность покинуть дом. Однако психоанализ стал настоящей проблемой для Уилларда и Хэтти Дорсетт. Они согласились на лечение у психиатра, даже на госпитализацию, но психоанализ — совсем другое дело.
Кушетка и Змий. Родители боялись, что загадочный мир кушетки психоаналитика может оказаться антитезой их глубочайшим религиозным убеждениям, что он способен даже исключить Господа из картины мироздания. Их религия, в которой отец Сивиллы воспитывался с рождения и к которой ее мать, принадлежавшая когда-то к методистской церкви, примкнула после заключения брака, учила, что всякий индивидуум имеет право выбора между Богом и дьяволом, между Богом и Люцифером из Пророчеств, между Богом и Змием из Писания. Дьявол, учила их религия, может получить контроль над судьбой индивидуума лишь в том случае, если этот индивидуум добровольно передаст ему контроль. Всякий человек — верили Дорсетты — имеет возможность выбирать между Богом и дьяволом; Бог, взяв на себя полную ответственность за действия тех, кто избрал его, может привести всех, сделавших правильный выбор, в рай. А выбравшие дьявола отправятся в противоположном направлении.
Боясь предать свою дочь, а через нее и себя, в руки дьявола, Уиллард Дорсетт не мог дать Сивилле окончательного согласия, когда она стала умолять его разрешить ей отправиться в Чикаго для проведения курса психоанализа.
— Я не знаю, — сказал он. — Я должен обсудить это с пастором Уэбером.
Пастор, решительный по натуре человек, разделял сомнения Уилларда Дорсетта относительно пользы психоанализа. Эти двое мужчин были очень близки, и под впечатлением от талантов Дорсетта как подрядчика пастор нанял его для постройки церквей их вероисповедания. К тому моменту, как они обсудили строящуюся церковь, надзор за которой осуществлял Дорсетт, пастор так и не пришел к окончательному решению.
— Не знаю, брат Дорсетт. Просто не знаю, — повторил он несколько раз.
После паузы Дорсетт высказался сам:
— Мне было бы спокойней, если бы этот чикагский психоаналитик был нашей веры. Боюсь, что врач не нашей веры будет пользоваться наркотиками, гипнозом и другими методами, которые я осуждаю.
