«Я заберу их домой», — думает Сивилла и выбегает из склада на улицу. Может быть, Капри полюбит их, и они станут счастливым семейством.
Но прежде всего Сивилла должна избавиться от кошки-матери. Брезгливо ухватив вначале голову, а потом тело, она бросает их в реку, протекающую рядом со складом. Но останки падают неподалеку от берега, где совсем мелко. И Сивилла ругает себя за то, что не забросила расчлененную кошку-мать подальше, так как эти куски наверняка прибьет обратно к берегу.
Подавив свой страх, Сивилла переносит внимание на группу из трех котят. Она наклоняется, чтобы поднять их, — и в изумлении видит, что под ними лежат еще три котенка, которых она до сих пор не замечала.
Неизвестно откуда появляется покрывало в белую и розовую полоску, похожее на то, которым застелена ее постель. Положив покрывало на дно какого-то ящика и бормоча: «Ах вы, бедные киски», Сивилла кладет котят на покрывало. Она направляется к дому в поисках человека, который мог бы посоветовать ей, как лучше ухаживать за котятами, — и просыпается.
Потрясенная сновидением, продемонстрировавшим подсознательные устремления, не проникшие пока в ее сознательную жизнь, Сивилла ужаснулась, угнетаемая чувством вины. Для нее значение этого сна было угрожающим.
Сивилла рассматривала поезд как жизнь, движущуюся к некой цели и остановленную новостройкой (анализ), что означало необходимость вернуться назад (проследить события детства), для того чтобы стать единым целым. Разные степени истощенности котят символизировали годы, в течение которых Сивилла пыталась нормально жить и работать, обнаружив в итоге, что добралась до последней станции (опять этот поезд) в попытках поддержать видимость нормальности.
Эти котята символизировали и саму Сивиллу. То, что их было много, означало признание ею своего расщепления. Первый котенок, пытавшийся выползти на свободу, являл собой саму Сивиллу. Другие котята, формировавшие отдельные группы, были другими ее «я». Первая группа символизировала выявление в ходе анализа (и появление в жизни) Вики и двух Пегги, а вторая группа — более позднее появление иных «я», скрытых глубже.
Некоторые из котят, как и некоторые «я», были слабее других. «Некоторые, например Вики, Пегги, Марсия, Ванесса, Мэри, Майк и Сид, активны, — сказала доктор Уилбур. — Другие, как, скажем, Сивилла Энн, пассивны. Все они могут быть сильными или слабыми в зависимости от того, какую эмоцию в данный момент нужно защищать». Доктор Уилбур, конечно, была той самой безымянной фигурой из сна, которая знала, как ухаживать за котятами.
Акт спасения котят казался Сивилле не актом личной заботы с ее стороны, но, подобно поезду, аналогией психоанализа, который пытается спасти и ее, и всех «котят» из ее все еще таинственной «семьи».
Сивилла встала с постели и начала одеваться, стараясь отрешиться от понимания того, что попытка избавиться от их (ее) мертвой матери, прежде чем нести котят домой, означает только одно: лишь освободившись от своей матери, она может поправиться, стать сильной, настоящей «семьей». Этот эвфемизм Сивилла использовала для обозначения интегрированной, единой личности.
Когда Сивилла вошла в кухню и принялась готовить завтрак, она отбросила мысли о сновидении, так и не заметив, что ее интерпретация упустила один важный факт: строительством нового предприятия, заблокировавшего продвижение поезда (свободное течение жизни) и трактуемого ею как анализ, в этом сновидении занимался ее отец. Голодающих котят можно было бы интерпретировать и как репрезентацию сексуального голода. Те события, которые лишили Сивиллу нормального детства, лишили ее и нормальной женской жизни.
Что еще более важно, Сивилла не отметила в связи с этим сновидением собственных эмоций, связанных с избавлением от матери-кошки. С деловитой точностью, но без отвращения она бросила свою мать в реку и расстроилась, лишь когда возникла опасность того, что ее прибьет к берегу.
Несколькими часами позже, во время сеанса с доктором Уилбур, Сивилла говорила о своих «я», которых символизировали котята из сновидения.
— Я столько преодолела, чтобы оказаться в Нью-Йорке, — жаловалась Сивилла, — а они завладели ходом анализа. Они стали вашими друзьями, они путешествуют, знакомятся с людьми, с которыми хотела бы познакомиться я сама. А меня оставляют в стороне.
Отвергая разъяснения доктора Уилбур, Сивилла не позволяла ей выступить в защиту этих личностей, и особенно Вики. Когда доктор указала, что, предъявляя претензии своим другим «я», Сивилла уходит от сути проблемы и что такой уход в психоанализе известен как «сопротивление», Сивилла попыталась обратить все в шутку.
— Я знаю, что должна снисходительно относиться к этому неприятному слову, — говорила Сивилла. — Не нужно мне напоминать. Но эта Вики, которую вы так обожаете, — настоящая болтушка. Я ничего не могу сохранить в тайне. Она немедленно выкладывает вам все. А если не она, то влезает кто-нибудь из этих, со Среднего Запада. Они не дают мне покоя, не оставляют свободы, личной жизни.
— Вики пытается помочь вам, — возразила доктор.
Сивилла ответила со всем возможным спокойствием:
— Я предпочла бы обойтись без ее помощи. — Затем она повторила то, что говорила уже не раз: — И мне не по карману эта Пегги Лу. — Обратившись к своим текущим финансовым делам, Сивилла пояснила: — Я приехала в Нью-Йорк, имея пять тысяч долларов сбережений. Три тысячи были истрачены на оплату анализа и покупку некоторых вещей, которые я не смогла бы приобрести на деньги, которые посылает мне отец. Но еще две тысячи из пяти ушли на оплату того, что разбивала Пегги Лу.
Неприязнь, которую Сивилла питала к Пегги Лу из-за разбитых стекол и посуды, усиливалась другими проявлениями деструктивности этого «я».
— Вчера вечером, — продолжала Сивилла, — я обнаружила, что уничтожены мои эскизы углем. Тедди сказала, что это сделала Пегги Лу. Что случилось с Пегги Лу? Вы говорили, что она работает в черно-белой технике. Ей что, перестало нравиться черно-белое? Или же ей не нравлюсь я? Если так, то наши чувства взаимны.
После окончания сеанса Сивилла отправилась на занятия. Когда она выходила из химической лаборатории, Генри, который сидел на занятиях рядом с ней и которого она знала по другим лекциям, пошел за ней к лифту.
У них было много общего. Оба родом со Среднего Запада; оба любили музыку и книги; оба занимались на подготовительных медицинских курсах (защитив степень магистра искусств, Сивилла строила планы на будущее, включавшие и детскую психиатрию, и живопись). Хотя Генри был на восемь лет младше Сивиллы, она выглядела такой юной, что казалась гораздо моложе его.
Генри проводил Сивиллу до дому. Они дошли до старинного здания, где она жила, и остановились поболтать. Не желая расставаться, Генри предложил ей свои конспекты лекций, которые она пропустила, когда была в Филадельфии.
— Я пролистаю их вместе с вами, — вызвался он.
Сивилла пригласила его зайти.
Они занимались вместе, внешне не проявляя взаимной заинтересованности. Генри предпочел бы выпить пива, но согласился на охлажденный чай, поданный с печеньем, которое, по словам Тедди, испекла Мэри. Сивилла наслаждалась этими двумя часами полной внутренней цельности.
