Кроме того, доктор Уилбур трезво оценивала риск, с которым придется столкнуться. Сам по себе акт прямого рассмотрения скрытой травмы, усиливая страдания, может оказать на пациента отрицательное воздействие. Не было никакой уверенности в том, что вскрытие корней травмы приведет к частичной интеграции «я», защищавшегося от нее. Личность Сивиллы может продолжать расщепляться в результате той самой терапии, которая должна исцелить ее. Но болезнь оказалась настолько серьезной, а необходимость интеграции — столь жгучей, что в новой нарастающей волне борьбы был оправдан любой возможный риск.
22. Часы постижимые
Пегги Лу и Пегги Энн, Вики и Мэри, Марсия и Ванесса, Майк и Сид, Марджори и Рути, Элен и Сивилла Энн, Клара и Нэнси. Эти четырнадцать альтернативных «я» входили в кабинет доктора Уилбур и выходили из него — каждое со своими эмоциями, оценками, вкусами, талантами, амбициями, желаниями, стилем поведения, речевыми стереотипами, процессом мышления и представлением о собственном телесном облике. Двенадцать из этих «я» были женского пола, а двое — мужского. Все они были моложе Сивиллы.
Каждое «я» отличалось от других «я» и от Сивиллы; каждое знало о существовании Сивиллы и других «я». Однако сама Сивилла — и в этом заключалась самая большая ирония судьбы — не знала о существовании остальных, пока доктор Уилбур не рассказала ей о них. Ирония эта усиливалась тем фактом, что даже после того, как доктор ознакомила Сивиллу с истинным положением вещей, Сивилла отказывалась встретиться с другими «я», вернее, с их магнитофонными записями; отказывалась сблизиться с ними, принять их. В конце 1957 и начале 1958 года имена Пегги Лу, Пегги Энн, Вики, Марсия, Ванесса, Мэри, Майк, Сид, Марджори, Рути, Элен, Сивилла Энн, Клара и Нэнси оставались для Сивиллы всего лишь явлениями, известными ей только со слов доктора Уилбур. С ними встречалась доктор Уилбур, но не Сивилла. Сивилла верила доктору, однако с эмпирической точки зрения эти «я» оставались для нее нереальными.
Реальным для Сивиллы — как и прежде, до того как ее состояние было определено диагнозом «множественное расщепление личности», — продолжал оставаться тот факт, что она теряет время. В конце 1957 и начале 1958 года Сивилла все еще обещала себе, что больше никогда не потеряет время, и в этом обещании взрослого человека, как когда-то в обещании ребенка, звучала нотка: «Я буду хорошей, я перестану быть плохой». Если же, несмотря на это обещание, она вновь теряла время, то попросту вновь принимала решение, что в дальнейшем это не должно повториться. Лишь когда проходил длительный период без потерянных интервалов времени, она ощущала, что ей становится лучше.
Таким периодом были ноябрь и декабрь 1957 года. За этот период Сивилла ни разу не испытывала страданий по поводу того, что возникла какая-то странная ситуация, в которую она попала неизвестно как. И Сивилла, и доктор Уилбур надеялись, что они достигли земли обетованной в интеграции.
Однако земля обетованная исчезла утром 3 января 1958 года, когда доктор Уилбур в назначенный час открыла дверь приемной, чтобы встретить Дорсетт. Там никого не было. И лишь через пять дней утренняя почта принесла весть о возможном месте пребывания Сивиллы.
Письмо, адресованное доктору Уилбур по ее старому адресу — 607, «Медикал артс билдинг», угол 17-й и Додж-стрит, Омаха, штат Небраска — и пересланное оттуда, содержало подсказку. В этом письме, написанном детскими каракулями на фирменной почтовой бумаге отеля «Бродвуд» в Филадельфии и датированном 2 января 1946 года, сообщалось:
Дорогая доктор Уилбур,
Вы сказали, что поможете мне. Вы сказали, что любите меня. Вы сказали, что я хорошая. Почему же вы мне не помогаете?
Пегги Энн Дорсетт
Прошло четырнадцать лет с тех пор, как доктор Уилбур покинула Омаху, и письмо за подписью Пегги Энн свидетельствовало о крайнем замешательстве. Сам тон письма был недовольным, в нем чувствовались разочарование и неудовлетворенность тем, каким образом проходит анализ. Почтовый штемпель Филадельфии еще больше огорчил доктора. Надежды, которые она разделяла с Сивиллой в ноябре и декабре, рухнули.
Бездействие со стороны доктора было более недопустимо, хотя именно такую позицию она собиралась занять, когда 3 января на очередной сеанс не явилась ни сама Сивилла, ни кто-нибудь из остальных «я», — этой линии поведения доктор придерживалась ранее во время подобных эпизодов. Доктор всегда опасалась, что какие-либо действия запустят цепочку событий, в результате которых имя Сивиллы появится в полицейских досье, что может привести ее в психиатрическую лечебницу. Полная решимости защитить свою пациентку от такого варианта развития событий, доктор вновь не стала уведомлять полицию.
Несмотря на то что с момента, когда Пегги Энн отослала письмо из Филадельфии, прошло уже пять дней, доктор решила попробовать позвонить в отель «Бродвуд». Она колебалась только потому, что не знала, о ком наводить справки. В отеле могло быть зарегистрировано имя Пегги Энн Дорсетт или Пегги Энн Болдуин, поскольку Пегги Энн называла себя и так и этак. Могло там фигурировать и имя Сивиллы Дорсетт, которое по совету Вики часто использовали остальные личности. Вообще говоря, Сивилла могла зарегистрироваться под любым из пятнадцати имен своих «я». А мог появиться и какой-нибудь новичок. Доктор Уилбур не знала, следует ли ожидать появления иных «я».
— Говорит отель «Бродвуд». Доброе утро.
На линии была служба регистрации отеля.
— Доброе утро, — сказала доктор. — Скажите, пожалуйста, у вас зарегистрирована некая мисс Дорсетт?
— Номер тысяча сто тринадцать, — ответил клерк. — Подождите минутку, пожалуйста.
— Нет, не беспокойте ее, — сказала доктор, неожиданно решив подстраховаться. Не зная, с какой именно из мисс Дорсетт ей придется столкнуться, она быстро приняла решение. — Свяжите меня, пожалуйста, с вашей заведующей хозяйством.
Доктор рассудила, что будет лучше не разговаривать с Пегги Энн, когда та находится в смятении.
— Я врач, — пояснила доктор Уилбур через несколько секунд. — Одна из моих пациенток, мисс Дорсетт из номера тысяча сто тринадцать, не очень хорошо себя чувствует. Не будете ли вы добры заглянуть к ней и дать мне знать, как она там? Прошу вас не рассказывать ей о том, что я звонила вам.
Доктор дала свой номер телефона заведующей хозяйством отеля, пообещала оплатить ответ по телефону и стала ждать.
Спустя пятнадцать минут ей позвонили из отеля.
— Доктор Уилбур?
— Да.
— Это миссис Траут из отеля «Бродвуд» в Калифорнии.
— Да. Как она?
— Прекрасно, доктор, прекрасно. Бледненькая и худая, но в полном порядке. Она очень мило смотрится в своей пижамке в оранжевую и зеленую полосочку. Она сидела за ночным столиком и что-то рисовала карандашом на нашей почтовой бумаге.
— Мисс Дорсетт что-нибудь сказала? — спросила доктор Уилбур.
— Немногое. Она только сказала, что скоро пойдет прогуляться, чтобы сделать кое-какие наброски. «Лучше не ходите, — посоветовала я ей. — Не та сейчас погода, чтобы разгуливать по улице. Бюро погоды предсказывает ужасную метель». Она сказала, что еще посмотрит. Она была бледной, но не показалась мне больной, доктор. Правда, не показалась.
