— Их не установят до лета, — сказала Вики, садясь. — Я читала, что будет установлено восемь фигур. Пять из них будут представлять виды изобразительных искусств.
— Миллз, — ответила Мэриен, — в мире классицизма всегда чувствовал себя как рыба в воде. Нужно будет прийти сюда летом и посмотреть все своими глазами.
Вики ощущала на себе теплый взгляд глаз Мэриен, усталых и капельку печальных. В присутствии этой женщины она купалась в атмосфере утонченности и испытывала огромное удовлетворение от сознания того, что Мэриен первой сделала шаг навстречу.
Именно тень печали в глазах Мэриен особенно поразила Вики, которая, несмотря на то что сама была счастливым человеком, давно привыкла откликаться на печаль других. Эта способность Вики к эмпатии ускорила возникновение дружбы.
«И если бы у Мэриен была дочь, — мечтательно подумала Вики, — то этой дочерью следовало бы быть мне. Мы положили бы конец разладу поколений. Хотя по возрасту Мэриен вполне годится мне в матери, годы не имеют никакого значения».
— Пойдем, — сказала Мэриен. — Иначе у них все закончится.
Они прошли через огромное помещение к стойке с едой.
— Еда из кафетерия на мраморных столах, — заметила Вики, пока Мэриен, явно заботившаяся о своей фигуре, тянулась за салатом из ананаса и творога. — Это придает какой-то прозаический привкус атмосфере роскоши.
Вики, стройная независимо от своих желаний (поскольку об этом заботилась Сивилла), выбрала макароны с сыром.
Вернувшись за столик возле прямоугольного бассейна, Вики и Мэриен стали обсуждать ткачество шелка во Франции — предмет курсовой работы, которую готовила Мэриен.
— Ты так много знаешь об этом, — сказала Мэриен. — Я уверена, что ты сумеешь дать мне неоценимые советы.
Так они беседовали о первом оборудовании королевских мебельных мастерских Людовика XIV, о том, что первая ткань достоверно французского происхождения — это кусочек бархата с эмблемой в виде короны, датирующийся эпохой то ли Генриха IV, то ли Людовика XII.
— Если ты сможешь установить, какой из королей это был, — сказала Вики, — ты всех потрясешь.
Разговор перешел на жанровые и пейзажные узоры, вновь появившиеся в начале XVIII столетия как результат вторичного открытия китайских мотивов.
— А ты знаешь, — спросила Вики, — что эти художники испытывали очень сильное влияние Буше, Пильмана и Ватто?
— Но разве они не находились под влиянием китайских мотивов мейсенского фарфора? — спросила Мэриен. — В конце концов, это ведь и был период китайского влияния.
— Ставлю тебе пятерку, — улыбнулась Вики.
Мэриен допила кофе, а Вики — горячий шоколад. Мэриен закурила сигарету и заметила:
— Я рада, что ты не куришь. Даже и не начинай.
— Не беспокойся, — ответила Вики. — Это не относится к числу моих пороков.
— Никаких иных я не замечала, — поддразнила ее Мэриен.
— А ты присмотрись внимательнее, — в тон ей ответила Вики.
— Что ж, — сказала Мэриен, — в шесть у нас начинается лекция по ювелирному искусству. Значит, остается время посмотреть «Мир становится изображением».
Эта увлекательная выставка располагалась в Большом зале. На ней были представлены интерпретации сцен и персонажей ряда произведений мировой классики: сказок Эзопа, «Ада» Данте, «Фауста», «Дон Кихота», «Гамлета», «Короля Лира», «Эклог» Вергилия и «Метаморфоз» Овидия, — выполненные американскими и европейскими художниками от Дюрера до Александра Кальдера. Среди иллюстраций к Библии было изображение Зверя о семи головах и десяти рогах из Апокалипсиса — гравюра XVI века работы Жана Дюве.
Склонясь над работой Дюве, Вики заметила:
— Мне доводилось рисовать библейских бестий.
— Ты никогда не говорила об этом, — удивилась Мэриен.
— Не говорила. Это было в Омахе, лет десять тому назад, когда я иллюстрировала проникновенные проповеди нашего пастора о бестиях, кои восходят из глубины морей.
— Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь о своих занятиях живописью, — сказала Мэриен. — Ты всегда так сдержанна в этом отношении, Сивилла.
Сивилла. Упоминание этого имени, в общем-то, не расстроило Вики. Это имя было единственным, под которым Мэриен и все остальные знали ее, — имя на разных документах и чеках, на почтовом ящике, в телефонной книге, в актах гражданского состояния. Будучи реалисткой, Вики всегда воспринимала подобное положение вещей как один из фактов ее уникального существования.
Виктория Шарло не могла отречься от этого имени, хотя на самом деле оно принадлежало «другой девушке», как ее называла Пегги Лу. Это было имя худой запуганной женщины, которая никогда не проводила время подобным образом — среди людей, спокойная и довольная. Настоящая владелица имени «Сивилла» была сдержанным, необщительным существом, предпочитала одиночество и, как было известно Вики, искала какое-то «я», которое не только пришло бы к ней естественным путем, но и стало бы сутью всего ее существования.
Так что Вики привыкла к мысли о Сивилле. Ее, скорее, смущало то, что, по всей вероятности, именно Сивилла, а не она вместе с некоторыми другими (с теми, кого Вики не упомянула у доктора Уилбур), на самом деле рисовала этих зверей. И Вики чувствовала, что поступила неправильно, объявив эти рисунки своими, пусть даже в поверхностном разговоре.
— Я умалчиваю о своей живописи, — сказала она вслух, — потому что знаю, что другие пишут лучше меня.
— Что ж, эти слова всегда справедливы, — ответила Мэриен. — Следуя таким стандартам, ни один художник не может полагать себя совершенством. Но тебя не назовешь мазилой. В конце концов, декан факультета живописи сказал, что за двадцать лет на факультете не было никого с таким талантом, как у тебя.
— Мэриен, давай сменим тему, — смущенно предложила Вики.
Вики считала невозможным применить к себе профессорскую оценку работ совокупной Сивиллы Дорсетт. Сивилла рисовала, Вики рисовала да и большинство остальных «я», живущих в Сивилле, тоже. Из всех них, по мнению Вики, наиболее одаренной была Сивилла. Эти способности проявились у нее еще в детстве. Когда учителя рисования выразили восхищение ее работами, родители были очень удивлены, и отец в конце концов отвез ее рисунки для оценки к искусствоведу в Сент-Пол, штат Миннесота. Только после этого родители признали способности Сивиллы. В средней школе и колледже Сивилла заработала неплохие суммы за свои картины, выставлявшиеся на престижных выставках.
Ни одна из картин, разумеется, не принадлежала одной Сивилле. Большинство из них были созданы коллективными усилиями нескольких «я». Временами их сотрудничество было плодотворным, временами — деструктивным. Но несмотря на пестроту стиля и предательские ляпсусы, встречающиеся в работах, Сивилла — Сивилла Дорсетт в целом и сама Сивилла в качестве доминирующего начала — всегда обладала потенциалом стать серьезным художником. И хотя этот потенциал никогда не был полностью реализован из-за психологических проблем, сбивавших Сивиллу с избранного курса, профессор живописи Колумбийского университета признавал Сивиллу — как отметила Мэриен — наиболее одаренным студентом факультета за двадцать с лишним лет.
