— Твой ответ, cara?
— Дай мне время, Рамон, — попросила Сивилла.
— У нас нет времени, Сивилла. Это нужно сделать сейчас. Детям нужна мать. Я хочу, чтобы матерью им стала женщина, которую я люблю.
«Время, — с отчаянием подумала Сивилла. — Время всегда наносило мне предательские удары». Вслух же она спросила:
— Но почему мы не можем подождать?
— Неужели ты не понимаешь? Мне не присудят детей, если у меня не будет жены. И я не могу привезти их сюда жить, если у меня не будет жены-американки.
Содержание сказанного Рамоном стало вдруг пугающе ясным. Ему нужна была мать для детей, но она должна быть американкой без комплексов. Кто будет воспитывать этих детей? Не одна Сивилла, а Пегги, Марсия, Ванесса, Мэри, Майк и Сид. Рамон никогда не понял бы этого.
— Это нужно сделать сейчас, — выпалил Рамон.
Эти «другие» находили внутри ее свое место. Она выздоравливала. Однако, несмотря на то что она достигла порога, она еще не переступила его. Подарок в виде отрезка времени мог бы спасти эту любовь, но Рамон ставил ей ультиматум: сейчас или никогда.
— Выходи за меня замуж. Ты можешь остаться здесь. Я съезжу и привезу детей, — предложил Рамон.
— Рамон, это бесполезно, — в отчаянии ответила Сивилла. — Я просто не могу выйти за тебя.
— Почему, бога ради? — воскликнул он.
— Я не могу, — повторила Сивилла.
Отвернувшись, она стала смотреть в окно, борясь с чувством отчаяния. Потом она сняла кольцо, положила его в коробочку и вернула ее Рамону.
— Загадочная женщина, — сердито бросил Рамон. — Расскажи мне о причине этой таинственности, иначе я уйду. Ты никогда меня больше не увидишь. — Его гневный тон тут же сменился нежным. — Если речь идет о чем-то серьезном, о чем-то тяжелом, ты можешь рассказать мне. Я люблю тебя, Сивилла. Я выслушаю тебя.
Прежняя установка «не смей рассказывать» вновь давила на Сивиллу. Но даже не решаясь рассказать, она не бежала от правды о себе, как это бывало в прошлом. Для Рамона она действительно была загадочной женщиной, однако все эти годы анализа привели к тому, что она перестала быть загадкой для себя. Ее подсознание было открыто, прозрачно для нее, в то время как для большинства людей оно оставалось тайной за семью печатями. Ее подсознание было раскрыто для нее так, как, пожалуй, не было раскрыто ни для кого.
— Я выслушаю тебя, — настаивал Рамон.
Он так жаждал сблизиться с ней, но не был способен понять, с чем пытается сблизиться. На самом деле Рамон не смог проникнуть за тяжелую завесу одиночества, разделяющую ее и окружающий мир (хотя какое-то время Сивилле казалось, что смог). Эта завеса осталась.
Коляска остановилась. Когда Рамон помогал Сивилле выйти, она задрожала в его объятиях.
Поездка на такси прошла в молчании.
Потом Сивилла и Рамон стояли у входа в ее дом.
— Ты не передумала? — спросил он. На его лицо легла тень печали.
— Если бы я могла… — ответила Сивилла.
«Как мне вынести это? — взмолилась она про себя. — В прошлом я не умела переживать кризисы, позволяла другим действовать за меня. Но теперь я стала другой. Теперь я способна сама справляться со своими проблемами. Кроме того, я способна видеть различие между романтическими мечтами и реальностью. Рамон любит меня, но ставит определенные условия. Я люблю его и хочу этих детей. Однако он превращает время в моего старого коварного врага».
Губы и щеки Рамона побелели. Он еще больше погрустнел и стал каким-то отстраненным.
— Я не желаю тебе зла, — безучастно сказал он, — только добра. Но если ты не передумаешь и не дашь мне об этом знать, мы больше никогда не встретимся.
— Зачем нам расставаться именно так, Рамон? — спросила она.
— Это решение приняла ты, Сивилла, — холодно ответил он. — Но помни, что ты можешь и отменить его.
Лавина уже сдвинулась, но земля еще не разверзлась. Катастрофа произошла, когда Рамон бросил ей горький упрек:
— Ты отвергла не только меня, но и троих детей, о которых говорила, будто любишь их, даже не зная. Но я вновь говорю тебе: ты еще можешь изменить свое решение.
Он повернулся, прошел несколько шагов и вновь вернулся. Коробочка с кольцом легла в руку Сивиллы.
— Все равно возьми его, — сказал он. — Этот камень подходит тебе по месяцу рождения. И ты любишь красивые вещи. Возьми его в память о жизни, от которой ты отказалась. В память о твоем отказе жить этой жизнью.
Сивилла вбежала в дом.
Она отвергла Рамона так же, как много раз отвергали ее, подумала Сивилла. В три с половиной года она спросила врача в больнице: «Вам не нужна маленькая девочка?» Он отвернулся от Сивиллы точно так же, как она только что отвернулась от Рамона. Она повернулась спиной к этим троим детям, как давным-давно врач повернулся спиной к ней.
Но почти сразу Сивилла поняла, что не должна чувствовать себя виноватой за свои действия. Попытка Рамона вызвать у нее чувство вины не увенчалась успехом. Осознание этого придало ей сил.
«Не использую ли я свое расщепление личности для маскировки реальных страхов, удерживающих меня от того, чего я больше всего хочу? — спросила она себя. — И действительно ли я столь высокоморальна и благородна, что готова жертвовать собой ради защиты Рамона и его детей от моего недуга?» Но Сивилла знала, что ее собственное спасение зависит от ее стремления непременно выздороветь.
Как бы для подтверждения этого внезапного озарения Сивилла, войдя в квартиру, первым делом освободила вазу от уже засохших роз, принесенных три дня назад Рамоном.
На следующее утро Сивилла не хотела выходить на работу, но заставила себя сделать это. (Снова чувство долга, подумала она.) Однако Рамона там не было. Сивилле сказали, что он выполнил свою работу и больше ему не нужно возвращаться в отель.
Времени действительно не было. Рамон знал, что говорил.
К концу недели, убедившись, что ей слишком больно находиться там, где они были вместе с Рамоном, Сивилла рассталась с работой в отеле.
Она была уверена, что Рамон не затаил желания отомстить ей. И по своей натуре, и по воспитанию он был выше этих мелочных чувств. Вероятно, он никогда не простит ее за то, что она отвергла его любовь, но это уже совсем другое дело.
Воспоминания превратились в непрерывную пытку, поддерживая медленный огонь сожалений и огромное горе, которое не хотело отступать. Сивилла пыталась бороться с ним, старательно напоминая себе о практичности предлагаемого Рамоном брака и о связанных с этим манипуляциях. Это не мешало ей целыми днями лить слезы. Замечания других «я» еще больше расстраивали ее. Вики сказала: «Он был очень приятным человеком. Он всем нам нравился. Ты должна была рассказать ему правду». Пегги: «Он был просто потрясающий. Мы все хотели за него замуж». Ванесса не упустила случая уколоть: «Ты отвергла его, потому что внутренне, видимо, не хотела его».
