В груди вспыхнула боль. Легкие бессмысленно боролись — ни за что. Впусти внутрь воду и умри.
Но он не мог.
Облако пузырей с шелестом устремилось наверх сквозь тьму; он смутно ощутил какое-то новое течение и позволил ему захватить себя. Он закрыл глаза, медленно увлекаемый вверх толщей воды. Через некоторое время его век коснулся тусклый свет, а его безвольное тело уткнулось в какой-то камень. Он забился, точно рыба в сетях, все его инстинкты сейчас были направлены на то, чтобы выбраться к этому свету. Его руки ухватились за камень, в лицо ударил воздух.
Он лежал на краю огромного озера, тяжело дыша, совершенно обессиленный. Ужасный приступ кашля и рвоты, раздирающих внутренности, уже прошел, оставив в теле безжизненную тяжесть, под которой еле трепыхались обрывки каких-то мыслей:
«Там дверь. Ржавая дверь. Она вокруг меня. Я в Ее внутренностях, как Ее яйцо, Ее дитя. Когда я доберусь до двери, пройду через нее и окажусь в пещере, я появлюсь на свет из чрева богини».
Некоторое время спустя он поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к каменной стене, окружавшей озеро, вдоль которой ковылял, пока не нащупал дверь. Он потянул за нее, дверь подалась, но он упал на колени, подкошенный этим последним усилием, и пополз, как и привиделось ему, из золотого хвоста Анакир.
Открыв глаза, он увидел узкую бледную маску богини, глядящей на него с высоты, обрамленную золотыми извивающимися змеями. И подумал: «Это лицо моей матери».
И ухмыльнулся при мысли об искайской потаскухе, зачавшей его в кабаке от одного из мелких дорфарианских принцев. Его незаконное происхождение оказалось весьма кстати, как понял Амнор, карабкаясь по первым ступеням общественной лестницы. Она вполне могла бы родить его в законном браке с каким-нибудь подручным каменщика.
Он поднялся на ноги. Мокрая одежда противно липла к телу, ледяная от пронизывающего холода пещеры.
— Значит, ты снизошла до того, чтобы спасти меня, Анак! — крикнул он статуе. — Теперь я твой первенец. Прими мою смиренную благодарность.
Ее глаза сверлили его.
— Чем ты одаришь меня теперь, матушка, когда я оказался выброшен в этот безжалостный мир без гроша?
Он подошел ближе и положил обе ладони на ее огненный хвост — миллионы чешуек из чеканного золота.
Решив попытать счастья, он попробовал выдернуть одну из них. Когда ее сделали? Слишком давно — она явно отчаянно нуждалась в ремонте. Золотая пластинка осталась в его руках, и Амнор разразился безумным смехом, дергая снова и нова. На него хлынул золотой дождь, и он начал выуживать из этого потока фиолетовые камни, как виноградины из вина.
Ободрав ее хвост так высоко, как смог дотянуться, он свалил кучу своих сокровищ на плащ и завязал в узел.
— Что ж, мне все-таки удалось обобрать тебя, мать моя. Неразумно пригревать такого вора у себя за пазухой.
Он вообразил бессильную ярость на белом лице и, стоя под аркой, обернулся и отсалютовал ей, обезумевший от водного плена и свалившегося на него золота.
Во тьме он двигался с недостаточной осторожностью. Его узел подпрыгивал и звякал. На этот раз у него не было ни кремня, ни проводницы. Ему не удалось найти ступени.
В конце концов он понял, что где-то во мраке ошибся поворотом.
Он принялся озираться по сторонам, но не смог различить почти ничего. В этот миг до его слуха донесся отдаленный высокий звук, похожий на пение, который он уже слышал раньше. Амнор вслепую двинулся на этот звук, и он вроде бы стал громче, точно к незримому певцу присоединилось еще несколько.
— Анакир расхныкалась, — насмешливо сказал он вслух, но на лбу и ладонях у него выступил холодный пот. Он ускорил шаги.
Он был уверен, что не сможет найти лестницу. И что тогда? Возвращаться обратно? Почему-то даже мысль о том, чтобы вернуться в пещеру, казалась ему невыносимой. И звук — он стал громче. Он долбил его череп, точно нож.
Амнор обернулся, оглядываясь назад.
В узком проходе стоял человек, ясно различимый в темноте. Человек с кожей, как темная бронза, и при этом со светлыми глазами и волосами. Прямо на глазах у Амнора эти глаза и волосы начали расплываться и таять, как пламя; лицо померкло, став лицом Ашне'е. Ее губы раскрылись, и из их безмятежной бледности вырвался звенящий крик пещеры.
Безумным эхом отозвался ему крик Амнора. Он побежал. Узел в руках казался вдвойне, втройне потяжелевшим — он чуть было не швырнул его на землю и не оставил там, но почему-то не смог это сделать, хотя и хотел. Он бился о стены, получая синяки, а перед глазами у него мелькали разноцветные искры.
Внезапно откуда-то плеснуло светом дня. Он бросился туда, ослепший и стонущий, земля ушла у него из-под ног, и он упал.
— Очнись, — коснулся его сознания настойчивый женский голос несколько (как ему показалось) секунд спустя.
Амнор повернул голову и увидел девушку, стоявшую рядом с ним на коленях. У нее было по-крестьянски загорелое лицо и большие простодушные глаза.
— Я уж подумала, что ты дьявол из горы, — затараторила она. — Как-то раз я зашла туда, увидела свет и убежала. Но ты всего-навсего мужчина, — она бросила на него призывный взгляд.
Он сел. Жаркое солнце уже высушило его одежду. Сколько он провалялся здесь под взглядом этой низкородной шлюхи? Он опасливо взглянул на свой узел, но его, судя по всему, никто не трогал.
— Ты что, идешь через горы в Таддру?
— Да, — ответил он коротко.
— Тут скоро пойдут через перевал люди. Наша ферма совсем рядом, чуть ниже по склону. Если ты подождешь, то можешь пойти с ними.
Амнор бросил на нее взгляд. Путешествовать в компании было бы вполне разумно. У него не было никакой провизии, а ранние снегопады могли сковать горы льдом уже в самое ближайшее время. Кроме того, на этих склонах легко было наткнуться на разбойников.
Ферма почти ничем не отличалась от сарая. Тощая корова щипала жухлую траву, а у стены, точно засушенное насекомое, сидел старик без глаз.
Пока девушка ходила по своим делам, Амнор ждал в тени дома. Торговцы еще не проходили. Он задумался, не сочинила ли она их, чтобы задержать его здесь с какими-то коварными намерениями. Но для этого она казалась слишком безмозглой. Он попытался подступиться с вопросами к старику, но тот оказался не только безглазым, но еще и глухим.
Когда на ферму опустилась вечерняя прохлада, девушка дала ему хлеба с сыром и кружку молока, разведенного водой. После того как он расправился с едой, она уселась рядом и положила руку ему на бедро.
— Я буду ласкова с тобой, если ты хочешь. Если дашь что-нибудь, я сделаю все, что ты пожелаешь.
Так значит, она продавала себя, чтобы хоть как-то подработать на свое скудное житье. Он грубо схватил ее за плечо:
— Ты врала мне о путешественниках?
