Маг и чародей поморщился.
— Не верьте этой истеричке, — сказал он, смахнув с костюма копоть. — Пусть в её отношении будет вынесено справедливое решение.
В ответ графиня разразилась площадной бранью. Её поспешили отвести обратно в каземат.
Глава 19
Устав от бесплодных допросов, вымотавших его и прибавивших немало седых волос, де Бретель доложил королю, что преступница продолжает всё отрицать, симулирует невменяемость и отказывается сотрудничать. Немного поразмыслив, Людовик XVI назначил заседание суда на ближайшее время. На суде Жанна, изрядно исхудавшая, измученная, с посеревшей от недостатка воздуха кожей, потускневшими чёрными волосами, в которых после всех испытаний засеребрилась прядь, и красными от бессонницы веками, продолжала всё отрицать, пытаясь играть на чувствах судей и вызвать жалость к себе. Услышав приговор, женщина упала без чувств. Судьи не почувствовали никакого сострадания к преступнице, почти не слушали выступление адвоката, кишевшее противоречиями, и приговорили её к избиению кнутом, клеймению и пожизненному заключению в тюрьме.
Калиостро, Николь-Оливу и кардинала освободили. Им нечего было вменить. Да, расследование показало, что де Роган плохо думал о королеве, считая её способной назначить свидание в таких местах, как тёмные уголки версальского парка, и приобрести драгоценность мошенническим путём. Но усмотреть в этом состав преступления не получилось. Каждый человек может думать что угодно о ком угодно, не так ли? Против великого мага тоже не нашлось никаких улик. На суде он, упиваясь собой, стал красочно рассказывать, как побывал в Египте, как возлежал с Клеопатрой. В общем, наплёл много, но не по существу. Впрочем, это ему уже не повредило. Судьи определили виновную и невиновных.
Монсеньор и маг покинули зал суда с видом триумфаторов. Когда они вышли на улицу, народ, усмотревший в их действиях противоречия королевской власти, к которой давно не питал уважения, дикими криками радости приветствовал новоявленных героев. Бесчисленная толпа чуть ли не на руках донесла их до Бастилии, откуда они забрали свои вещи, и проводила по домам. Расчувствовавшийся граф, оказавшись в своём отеле, выходил на балкон через каждые пять минут. Он бросал народу мелкие монеты и кланялся, подобно уличному артисту, прижимая руку к сердцу. За его аферу должна была отвечать графиня де Ла Мотт, дама, ловко его обдурившая, и он чувствовал и радость, и досаду одновременно. Всё же бриллианты уплыли из его рук, будто маленький косяк ставриды.
Итак, все были свободны и счастливы, кроме бедняги графини. Униженная, оскорблённая, с растоптанной душой, она ожидала исполнения приговора.
Позорная процедура должна была состояться на площади в центре Парижа, и Жанна с горечью подумала, что теперь о ней действительно узнает весь город. Поглазеть на яркое зрелище наверняка соберутся все знатные особы, в том числе августейшая чета. Но её не могут просто так высечь и заклеймить! Её! Родственницу Валуа, знакомую кардинала и королевы! Это просто не должно случиться! Однако приказ короля звучал устрашающе — всё, кроме смерти. Может быть, лучше смерть, чем позор?
Узнав от Бретеля время своего официального падения, графиня принялась писать прошения о помиловании, но ни Мария-Антуанетта, ни Людовик XVI на них не реагировали. Жанна присмирела, уже не закатывала истерики, всё время лежала на грязной постели, уставившись в потолок, и умоляла небеса, чтобы этот день никогда не наступил. Пусть ему помешают самые страшные события! Пусть тюрьма сгорит! Пусть сгорит вместе с ней, если так угодно высшим силам! Пусть случится Апокалипсис и весь Париж провалится в тартарары! Но высшие силы не внимали просьбам несчастной, страшный день приближался и наконец наступил.
Двадцать первое июня выдалось очень жарким. Графиня с самого утра находилась словно во сне. Она не сопротивлялась, когда на неё надели грубую льняную одежду белого цвета, когда, взяв под руки, помогли взойти на помост, где палач в чёрной маске, из-под которой поблёскивали стальные глаза с золотистыми крапинками, раскаливал клеймо на огне. Глашатай зачитал королевский указ, согласно которому графиня де Ла Мотт приговаривалась к клеймению. Бордовое пламя напомнило женщине детство. Ребёнком она любила смотреть на огонь в камине. Если у них появлялись деньги, отец разжигал его, и Жанна, греясь, заворожённо наблюдала за язычками пламени.
Но этот огонь казался зловещим, словно вырывался из ямы Ада, улюлюканье толпы, окружившей помост, походило на пляски чертей, и Жанна подумала о Дьяволе. «Сейчас меня высекут и заклеймят, — пронеслось у неё в голове. — Но я не буду молиться. Бог отвернулся от меня. Что ж, да будет так. Я обращаюсь к Дьяволу. Именно его сила помогла мне завести знакомство с королевой и кардиналом и украсть ожерелье у них из-под носа. Значит, Дьявол поможет и сейчас. Пусть получает взамен мою душу. Пусть, пусть, пусть. Ты слышишь? — прошептала она, глядя на небо. — Если слышишь, дай знак. Поверь, вдвоём мы составим с тобой прекрасную пару!»
Стоило графине произнести эти страшные слова — и на безоблачном небе показалась серая тучка. На мгновение она сверкнула молнией, которую, может быть, никто, кроме неё, не заметил. «Ты услышал меня, о Вельзевул!» — сказала женщина уже громче и вдруг захохотала. Толпа с изумлением взирала на грешницу, которая с минуты на минуту должна была испытать муки ада, но никто из них не подозревал, что эта грешница была к ним готова и даже жаждала их.
Палач взмахнул кнутом и опустил его на спину жертвы. Жанна вздрогнула, но не издала ни звука. Тогда мучитель снова занёс плеть. В воздухе раздался свист, и кто-то из огромной толпы охнул. Видимо, мужчина вложил во второй удар большую силу, потому что белый льняной балахон, в который облачили приговорённую, треснул на спине, и все увидели красный рубец на белой коже. Графиня застонала, стиснув зубы, и закрыла глаза. Через несколько минут она уже не чувствовала боли и почти ни на что не реагировала, а её мучитель громко отсчитывал количество ударов и удовлетворённо остановился на цифре 21. Ровно столько ударов значилось в приказе короля.
После первой экзекуции настал черёд второй. Палач поднёс к обнажённому плечу графини раскалённое клеймо в виде буквы V, что значило «voleuse» — «воровка». Женщина вскрикнула и бросилась от него прочь. Сильные руки жандармов подхватили Жанну, извивавшуюся как змея. Кто-то разорвал балахон на плече. Женщина изо всех сил пыталась вырваться, но мучители были сильнее. Несчастная продолжала сопротивляться, и неумелый палач опустил раскалённое железо на её правую грудь. Секунда — и страшная обжигающая боль разлилась по телу. Липкие, горячие руки мучителей не отпускали, и вскоре на белоснежном плече также горела страшная буква. Только после этого ее оставили в покое. Жанна пошатнулась и обвела толпу мутным взглядом. Перед глазами плыли красные круги. Ей показалось, что она увидела королевскую чету, и королева даже смотрит с сочувствием, но, скорее всего, это был горячечный бред. «Я отомщу, — шептали окровавленные губы графини, — я вам всем отомщу!.. Теперь у меня сильный покровитель, и вам с ним не справиться!»
— Да, вам со мной не справиться, — бросила она в толпу, и сознание покинуло её.
