– Это баба, – встрепенулась Альбина. – Уж поверьте, матушка, Толя мой не такой. Я его воспитала правильно. Муж мой, покойный, чтоб ему… сколько я от него претерпела… – вдруг заголосила она, но вовремя опомнилась. – Я Толю воспитала правильно, чтоб мать уважал, а от баб подальше держался. Все беды от этих вертихвосток.
– Женить его надо было, – изрекла Клавдия.
– Понятное дело… Да вот на ком? Посмотреть-то не на кого, вокруг одни… прости господи. А Толя-то мой видный, они вокруг него вьются.
Я закатила глаза, пользуясь тем, что бабка меня не видит. «Видный» Толя был не краше пугала, слепа материнская любовь, ох, слепа. Но не задержавшийся в женихах Сизов меня сейчас интересовал, а сумка с деньгами, не худо бы Клавдии хоть что-то узнать на этот счет. Но она решила развить тему продолжения рода.
– И детками бы пора обзавестись.
– Было бы с кем деток-то заводить.
– Что, вообще никого нет? В его-то возрасте?
– Никого в дом не приводил.
«Дурак он, что ли?» – мысленно хмыкнула я, а старушка продолжила:
– Да и какой у него возраст, молод еще, пусть погуляет.
– Не загулялся бы… для мужика воздержание вредно. Мысли разные в голову лезут, и от них смятение в душе.
– Это да… Вот я и подумала, он сюда к зазнобе ходит.
– И как тебе такое в голову пришло? – посетовала матушка.
– Так ведь… он последнее время сам не свой, не поговорит со мной и все убежать норовит. Я и испугалась, все, думаю, какая-то дрянь Толечку к рукам прибирает. На деньги его нацелилась.
– А деньги у него откуда? – нахмурилась Клавдия.
– Как откуда? Он же работает. Зарплата у него солидная. И у начальства он на хорошем счету. Всегда с премией.
– Он ведь бухгалтер?
– Да, бухгалтер.
– То-то я вижу, он деньги все считает, но не свои.
– Не свои, матушка. Он в «Быстрых деньгах» работает, здесь, неподалеку, на бульваре.
– Это их вчера ограбили?
Тут я мысленно присвистнула. Кто бы мог подумать? Как все хитро переплелось, я стала свидетелем ограбления, ну, не свидетелем, положим, однако налетчиков видела. А Сизов там работал.
– Ограбили, матушка. А я об этом только сегодня узнала. Когда ко мне пришли.
– Кто пришел?
– Этот из полиции. Толя на работу не явился. Звонили с работы, спрашивали. А потом этот… А я Толю со вчерашнего утра не видела. И на звонки он не отвечает. Он не любит, когда я днем звоню, мол, работать мешаю. А тут стал говорить, что и вечером у него работа. Начальство просит остаться.
– Это он когда сказал?
– Да уж месяца два. Последнее время он сам не свой. Вот я и заподозрила.
– Что заподозрила?
– Кого. Бабу, само собой. И решила соследить. Ждала возле работы. Соседа попросила помочь, не бесплатно. Он на прошлой неделе два раза со мной на своей машине ездил. Улица Терешковой, двадцать пятый дом, квартира тридцать.
– И квартиру узнала?
– А как же. Сосед за ним в подъезд, Толя на лифте, а сосед по лестнице. Успел увидеть, в какую квартиру вошел. Но хозяйку не видел. Я с ним вечером поговорить хотела, с Толей, втолковать, отчего бабы эти подлые возле него вьются. Какое там. Нет у меня, говорит, никого. Матери врет. Я решила обойти соседей, узнать, что за дрянь в тридцатой квартире, но от нервов давление скакануло, пришлось отложить. А он, значит, на прошлой неделе и говорит: задержусь, мол, на работе, ну, я сразу к офису. А он сюда явился, к вам то есть. Я уже не знала, что и думать. Дом богатый, но стоит ли радоваться?
– А сегодня он, значит, дома не ночевал?
– Нет. Вчера я у подруги на дне рождения засиделась, прихожу домой, а сыночка нет. Я звонить, а мобильный-то отключен. Раз двадцать звонила. Ночь на дворе, а он молчит и домой не является. И это зная, что у матери давление: ну, думаю, закрутила-завертела его негодяйка. И к ней.
– К кому?
– Вот уж не знаю, как ее зовут. К лахудре этой, с Терешковой.
– И что?
– Ничего. Хотела сыночка вразумить, чтоб впредь от матери не прятался, да и бабе этой не мешало мозги вправить. Но никого в квартире не оказалось. Уж я звонила, и соседей подняла, и в дверь барабанила, так и не открыли.
– Не открыли или не было никого?
– Не было. Сынок мой характер знает, не рискнул бы за дверью прятаться. Вернулась я домой ни с чем. До утра на каплях. А утром с работы звонят, потом из полиции пришли. На работе Толика нет, и на звонки не отвечает. Ну, я этого из полиции проводила и сразу сюда. Если нет на Терешковой, так, может, здесь?
– А полицейскому об адресах сказала?
– Нет, как бы сыночку не навредить. Мало ли что. Да и не хотела признаваться, что за родным сыном следила. Срам-то какой: матери врет, по бабам шастает. Матушка, куда он делся?
– Я вижу только то, что Господь мне пожелает открыть, – вздохнула Клавдия. – Похоже, милая, в вере ты не крепка.
– Не крепка, матушка, но стараюсь. В церковь по праздникам хожу.
– Я тебе молитву дам, читай каждый день по три раза: утром, в обед и вечером. Сын твой ревизии боялся, так мне сказал. Но я видела, не в этом дело. Втянули его в грех…
– Бабы?
– Может, и бабы. То мне неведомо. Было мне пророчество – вижу беду.
– Какую беду?
– Фотография сына есть?
– Есть, матушка. – Бабка кинулась к сумке и из бокового кармашка потрепанного кошелька достала фотографию Сизова.
Клавдия положила на нее руку и для большей театральности сурово нахмурилась.
– Не чувствую я его, – наконец произнесла она.
– Как не чувствуешь? Неужто… – Альбина закатила глаза, готовясь рухнуть в обморок. Клавдия, поняв, что еще один покойник нам точно ни к чему, поспешно добавила:
– Может, жив. Только далеко. Или прячется.
– От кого? Неужто от меня?
– От друзей заклятых, которые его подвели под монастырь.
– Так нет у него никаких друзей. Сроду не было.
– Машина у него есть? Синяя?
– Синяя.
– Вот ее вижу. Возле молодежного театра, что сгорел. Где-то там и сына надо искать.
– Живого?
– Будем молиться. – Клавдия убрала руку с фотографии и продолжила: – Он вчера с кем-то встретиться хотел. И я его предупредила, чтоб был осторожен. С дурным человеком он встречи искал.
В этом месте я уже мысленно хваталась за голову, зубы у меня разом заныли, ко всему прочему очень хотелось Клавдию придушить. Но с этим придется повременить. Альбина Эдуардовна принялась выспрашивать, что за дурной человек, но матушка налегала на Господа, в чьих руках, как известно, все мы, грешные, и предложила совместную молитву. Пока они молились, я портила свой маникюр и гадала, куда нас заведет дурацкая болтливость Клавдии.
