Надя сдружилась с Каей, женой Каландара, и периодически наезжала на него за черствость по отношению к собственной семье. Впрочем, эту черствость было бы правильнее назвать шизой, развившейся на почве параноидальной ревности по поводу разного рода «импульсов», которые якобы генерировали отдельные обитатели коммуны в направлении хозяйки квартиры.
— Извини, ну а как не реагировать? — спрашивал Каландар, подозрительно заглядывая мне в глаза.
По Володиному мнению, Кая, родившая ему к тому времени уже двоих детей, неким мистическим образом совокуплялась во сне с астральными телами граждан мужского пола, непосредственно гостивших в коммуне или просто заходивших сюда. Иногда магические суккубы прилетали весьма издалека — из Москвы, например, чтобы под утро, вместе с первым криком петуха, отсосав через сложную систему сообщающихся сосудов очередную порцию Каландаровой энергии, испариться в предрассветном воздухе.
Вопрос о том, действительно ли Кая совокупляется с суккубами, для него даже не стоял. Единственное, что требовалось выяснить, — насколько сознательно она это делает. В принципе Каландар исходил из презумпции бессознательности, а значит, относительной невиновности жены, которая выступала в подобном контексте жертвой сексуальной магии отдельных негативных личностей. Кроме того, оставался открытым вопрос о сознательности самих этих личностей, которые — как подозревалось — могли выходить по ночам в своем астральном теле на совокупление, пребывая в лунатическом состоянии, то есть не помня по пробуждении о своих спонтанных ночных блудодеяниях.
— Послушай, дружище, — успокаивающим голосом психиатра обращался к Каландару Хайдар-ака, — забудь ты всю эту муть с астралами, менталами, мистикой, магией и прочей ерундой. Ничего этого нет. Просто не существует, и все!
— Да, Хайдар-ака, — Каландар внимательно вглядывался в глаза собеседнику, — говоришь, не существует? А может быть, ты просто хочешь, чтобы для меня этого не существовало? И получится, что для кого-то не существует, а для кого-то, — он делал выжидательную паузу, еще раз внимательно посмотрев Хайдару в глаза, — очень даже существует!
Позже в беседе тет-а-тет Каландар поделился со мной своими опасениями:
— Ну как можно верить аке, если буквально несколько дней тому назад вижу сон: у нас в спальне с Каей вдруг рушится стена, и сквозь пролом в комнату врывается сам Хайдар-ака, да еще и с огромными чемоданами! Через пару часов — звонок в дверь. Открываю — на пороге стоит ака, и как раз с чемоданами! Ха-ха-ха! А может быть, это был вовсе и не сон? Может быть, так называемые сны — просто астральная реальность, а настоящие сны — что-то совсем другое?
Получалось прямо как в притче Чжуан-цзы о бабочке: то ли философу снится, что он бабочка, то ли бабочке, что она философ…
Впрочем, Хайдар-ака как-то раз подвергся на этот предмет более обстоятельному допросу. Дело было в горах. Переходя с очередным грузом священных книг через хребет Петра Великого, ака и Каландар несколько поотстали от остальных компаньонов, замешкавшись на узкой тропе, каменным карнизом нависающей над пропастью. Они присели перевести дух на крошечном выступе убегающей вверх вертикальной стены.
— И вот, — рассказывал потом Хайдар-ака, — сидим мы над бездной, свесив ножки. Тут молодец медленно поворачивает ко мне лицо и абсолютно молча смотрит на меня в упор. Потом отворачивается. Потом снова поворачивается, опять смотрит и говорит, постукивая ледорубом о скалу: «Ну что, Хайрар-ака, так есть тот свет или нет?» Я смотрю на парня и думаю: «Ну все, пиздец!» А он так все улыбается и ледорубом постукивает. «Ну, — говорю ему я, — ты же читал Коран, знаешь, что на этот счет традиция говорит?» В этот момент на гребне появляется Хельдур и машет нам рукой: мол, давайте быстрей!
Каландар был сложным человеком с очень драматичной судьбой, достойной пера великого Лескова. Его интуиция порой действовала со звериной остротой, а художественные прозрения переходили в медиумические вещания. Ко времени расцвета коммуны на Клары Цеткин Каландар перешел из ламаизма в ислам, примкнув к последователям мистического ордена бродячих дервишей каландария
[36]. Именно Каландар сообщил членам коммуны о существовании в верховьях Вахие закрытого халифата и о его главной святыне — мавзолее Хазрати-Бурх.
Однажды Каландар в процессе своей дервишской практики забрел в отдаленные места в районе пика Коммунизма. Судьба вывела его на автохтонного старца горы — главного духовного авторитета округи, которого звали ишони Халифа. Ишони, или правильнее по-русски ишан — это титул предстоятеля молитвы в исламе и главы общины верующих; Халифой в памирском исмаилизме называют религиозного наставника-пира. Население долины, в самых верховьях которой располагался дом ишана, образовывало кровнородственную общину, управляемую законами традиционного общежития махалли. Род ишана был здесь самым старшим, и Халифа де-факто выступал непререкаемым авторитетом во всех внутренних тяжбах. Родственники ишана сидели в местных парткомах и одновременно отправляли шариатские требы с учетом норм регионального адата.
В долине Халифы располагались два очень известных мазара: пещера с могилой Хазрата Аллауддина — сына сподвижника Пророка (мир ему!) Салмана Фарси — и мавзолей Хазрати-Бурх. Последний, в отличие от пещеры Хазрати-Аллауддина, был объектом рукотворным и представлял собой купольное строение с огромной каменной гробницей внутри. По углам строения возвышались две башенки (может быть, раньше их было четыре?). Перед входом было пристроено нечто вроде прямоугольной прихожей, выполнявшей роль своеобразного айвана
[37].
Во время одного из землетрясений купол дал трещину, и Каландар, узнав об этом, на протяжении многих месяцев старался мобилизовать местных активистов и приезжих паломников на регулярные субботники для ремонта постройки. Сделать это оказалось, ему на удивление, очень непросто, несмотря на прямое благословение ишана. Каландар лично пытался вести на мазаре ремонтные работы, даже доставил с этой целью из Душанбе энное количество какого-то особого клея, которым собирался «лечить» треснувший купол.
В год открытия нами Хазрати-Бурха жизнь в коммуне на Клары Цеткин была особенно интенсивной. Сюда, к примеру, приехала целая команда «снежников» по «путевкам в Шамбалу», в том числе Шива и Битник со своим двоюродным братом Женей — все активные йоги. А вместе с ними прибыл из потемкинского града Херсона почитатель сверхъестественных талантов Шивы — херсонский врач-психиатр Филимоныч, периодически отмазывавший своего младшего друга от не в меру придирчивых ментов.
