Итак, наш главный усто, на котором, собственно говоря, и держалась вся работа, отбыл за производственным материалом — на пару дней, как он сказал. Дня через четыре заказчик начал проявлять беспокойство:
— Где шеф?
— Шеф уехал в Душанбе за материалом.
— А когда вернется?
— Должен был вчера.
Прошло еще два дня. Мы звоним шефу. Он сообщает, что задерживается: трудно подобрать нужную краску. Оттягиваться в кабодиёнском бюро стало напряжно. Не очень хотелось без конца объяснять заказчику, что творческий процесс — дело тонкое, ну а найти нужный тон для надписи — это вообще сверхзадача, посильная только посвященным. Наша компания перебралась на постоянную дислокацию в отель, но по-прежнему пользовалась правом открытого счета. Шеф не возвращался. Еще через несколько дней чайханщик сказал, что заказчик отказывается оплачивать наши счета вплоть до возвращения главного художника. Это был тревожный сигнал. Ычу решил отправиться в Душанбе. И тоже исчез. А тем временем подготовительные работы разворачивались в полный рост. Бульдозер снес будку сапожника и уже начал подкапываться под парикмахерскую. Когда и она рухнула, а Каландар с Ычу так и не появились, причем телефон в Душанбе тупо не отвечал, я решил поехать сам и во всем разобраться на месте. В тот же день мы с Ниной по-тихому покинули отель и поймали попутку на Душанбе. Йокси остался сторожить позицию.
В Душанбе все оказалось далеко не так, как я себе представлял. Выяснилось, что вопрос о красках вообще не стоял на повестке дня. Как, впрочем, и вопрос о возвращении Каландара, и тем более Ычу, назад, в Кабодиён. У Каландара, судя по всему, начались очередные гонки (так вот о чем предупреждал меня еще в письмах Эдик!), которые мотивировались некими неблагоприятными импульсами, исходившими от какой-то там кабодиёнской фигуры.
— Я в таких условиях работать не могу! — заявил мастер. — И не буду. Ведь душевное здоровье важнее, правда?
Он был, безусловно, прав. Кроме того, подходили сроки у беременной Каи, и Каландар отвез жену вместе с бабушкой к маме — чтобы отремонтировать по случаю рождения первенца квартиру. Так вот почему молчал телефон! Конечно, жаль было терять такой крупный заказ, тем более что все было на мази. Но без главного мастера все равно ничего не получилось бы, ибо никто из нас адекватными художественными талантами не обладал. Возникла проблема: как дать сигнал Йокси?
Единственное, что могло быть эффективным в данном случае, — это телепатический импульс, каковой я и применил. Впрочем, как выяснилось, Йокси и сам почувствовал, что ему грозит опасность. Прождав нас с Ниной еще пару дней и доев последние соленые грибы из десятилитровой банки, преподнесенной нам в самом начале авантюры гостеприимным начальником гостиницы, он, не желая разделить судьбу Грибоедова, на рассвете тайно покинул отель и отправился неприметными тропами к перекрестку, где можно было поймать машину на Душанбе.
На пути к нам он совершил важное открытие, а именно: что мемориальными сталинскими барельефами можно расплачиваться с водителями попуток. Дело в том, что, отправляясь в Кабодиён, я взял с собой пару барельефов из сумки, которую мы с Ниной привезли из Таллина. Они оставались в отеле, и Йокси, в спешке ретируясь, тем не менее захватил их. Поймав попутку, он никак не мог договориться с водителем, чтобы тот подвез его на халяву. Денег у Йокси не было ни копейки. В конце концов в качестве неожиданного решения ему пришла в голову идея предложить водителю вместо денег барельеф. Этот жест прошел на ура: во-первых, оригинально; во-вторых, соответствует менталитету; в-третьих, много позолоты.
Таким образом, если считать, что перегон Кабодиён — Душанбе на попутке стоил в среднем червонец, то подобная цена за мемориальную медаль представлялась вполне сносной. Так появился «сталинский червонец», а барельефы я стал называть «сталинскими деньгами» и впоследствии неоднократно расплачивался ими на среднеазиатских трассах. Их брали в те времена лучше, чем доллары: как-никак изображений Джорджа Вашингтона автохтонное население еще не знало.
9.3. Ночной ремонт
До того как уехать в Кабодиён, я написал у Каландара на веранде на большом холсте полусупрематическую композицию маслом, на которой изобразил эпизод из гурджиевских «Рассказов Вельзевула своему внуку», касавшийся судьбы последнего великого мэтра в Тибете, погибшего в 1904 году от шальной пули англичан. Несколько близких учеников мастера, прежде чем исполнить погребальный обряд, сумели призвать назад его астральное тело, которое еще не успело покинуть земной орбиты. В результате была установлена необходимая инициатическая связь через специальную магическую пуповину. Я изобразил лежащее черное тело учителя и склонившиеся над ним силуэты двух учеников со светящимися чакрами. Вверху, на фоне темно-синего звездного неба, висела красная тибетская буква «а», традиционно символизирующая душу существа. В данном случае это была возвращенная душа учителя, от которой распространялись светящиеся нити к чакрам учеников. Картина называлась «Шальная пуля». Каландар тогда посмотрел на нее и сказал:
— Да, Володя, заложил программу!..
Теперь, вернувшись из Кабодиёна, я с удивлением обнаружил отсутствие картин на стенах Каландаровой квартиры. Выяснилось, что он, вернувшись в Душанбе, вдруг почувствовал некие исходящие из моего полотна про пулю импульсы, которые побудили его сжечь все свои произведения. Каландар рассказал, как жег полотна во дворе, устроив огромное аутодафе, из которого дети постоянно пытались что-нибудь стащить.
— А твою вещь со схемой я не тронул!
Действительно, профили с чакрами на фоне звездного неба все так же красовались на веранде.
— Ну ты явно переоцениваешь силу этой схемы…
Тем не менее факт оставался фактом: свои картины Каландар сжег.
Теперь он собирался заново покрасить стены квартиры. Мы взялись ему помочь. В результате определенные ремонтно-строительные работы были-таки произведены. Хоть и не в Кабодиёне, но все же… Последний штрих лег ровно в полночь. Рано утром ожидалась из роддома супруга. Мы решили обмыть завершение ремонта и выпить за прибавление семейства. Благо нашлось что. Одну-другую выпили под песни Высоцкого про горы. Потом снова сходили за вином. Возлияния постепенно набирали обороты. Каландар предложил расписать стены теми самыми красками, которые он еще недавно выбрал для «Синдбада-морехода». Творческий процесс шел у нас под звучавшую из радиоприемника индийскую попсу, перемежаясь возлияниями и велеречивыми тостами. По мере увеличения напора газа мазки гуаши становились все более размашистыми.
Потом Каландар решил перейти от орнаментов к образам, и на только что побеленных стенах стали появляться потусторонние облики, воспроизведенные с накануне уничтоженных в огне оригиналов. В конце концов в яркой киновари зардел облик самого князя мира сего. Камлание под индо-поп обрело характер мистических плясок с тенью.
В один из редких моментов тишины в паузе между двумя музыкально-ритмичными композициями раздался звонок в дверь. Каландар повернул защелку. Дверь распахнулась с такой силой, что Володя отлетел в сторону. В квартиру ворвался, словно берсерк с налитыми бельмами, разъяренный сосед. Каландар не растерялся, встряхнулся и бросился, точно барс, на обидчика, вышибив соседа ударом корпуса из квартиры на лестничную площадку. Мы с Ычу и Йокси бросились за ними. Каландар с соседом уже скатились на пролет ниже. Берсерк пытался вырваться из цепких лап барса, но тот вновь и вновь атаковал, заставляя врага пятиться в сторону собственного убежища. Наконец сосед заскочил в свою нору, с матом захлопнув дверь, а какие-то женские голоса с той стороны тут же закричали про дурдом и милицию.
