— Вино отравлено цинком, нужно срочно выливать! Володя уже откидывается!
Потихоньку началась общая паника. «Цинк! Ебтыть! Что делать-то? Сливать нахуй!»
Это была, наверное, забавная сцена, если смотреть со стороны: в полухлам упитые скотогоны выливают из вагонов ведрами вино прямо под колеса поезда! Шмон пошел тоже серьезный. Главное — замести следы. А то, похоже, ветераны траванулись серьезно — не встают, и все тут. Мы с Юлькой бросились к их ведрам — пока не поздно. Слили. Интенсивно работая на ликвидации следов цинковой катастрофы, я даже как-то не заметил, что меня начало понемногу отпускать, а когда вернулся в вагон, то, к великой для себя радости, обнаружил, что рвотные симптомы практически прекратились, да и голова уже не так кружится. Слава богу, вовремя спохватился.
Я снова завалился на лежанку, внутренне умиротворяясь. А когда совсем расслабился и муть окончательно прошла, то в просветлевший мозг, словно всеразрешающая молния, ворвалась новая интуиция: «Это не цинк, это насвай!» И я понял, что тошнило-то меня вовсе не от оцинкованных ведер, а от казахской соломы, которую я положил под язык, будучи в нетрезвом состоянии. Так вот где собака зарыта! Это открытие было просто обескураживающим. Как же так, а что же с вином? Поздно, дорогой, поезд ушел!
Я, разумеется, никому не стал говорить о своем открытии. А то, не дай бог, даже сложно себе представить, что начнется. Заставят ежедневно убухивать всю команду за свой счет до самого Ташкента! Даже Юльке не сказал — чего доброго, проговорится по пьянке. Впрочем, с мистической точки зрения я вполне мог представить себе ситуацию, что это сам шейх Ахмет заставил нас вылить вино, не позволив пьянствовать в святом городе…
Ночью быки в вагоне почему-то вели себя очень неспокойно: прыгали, лягались, неоднократно перетирали привязь. Мне постоянно приходилось совершенствовать свои ковбойские навыки, усмиряя распоясавшихся животных, так что заснуть удалось только к утру. Но сон этот был тоже неспокойным. Мне снилась бесновавшаяся скотина, рискованным образом пытавшаяся нас с Юлькой забодать и затоптать. А проснувшись, я совершенно неожиданно вспомнил рассказанный некогда Хальяндом сюжет из жития Ахмета Ясави.
Эмир Тимур в ознаменование своей окончательной победы над Золотой Ордой и сожжения ее столицы Сарай-Берке решил возвести над могилой глубоко почитаемого им шейха величественный мавзолей. Строение было почти готово, но вдруг среди ночи явился огромный синий бык и разметал рогами все созданное. Рабочие снова начали кладку стен, и опять незадолго до финального аккорда тот же бык все заново сровнял с землей. Эта ситуация повторялась несколько раз, пока Тимуру не приснился сон, в котором некий старец сообщил, что сначала надо бы построить мавзолей для учителя шейха Баба Арслана (он же известный приближенный самого пророка Салман
[165] Фарси, который якобы в трехсотлетнем возрасте переселился из Аравии в Туркестан и взял мальчика Ахмета себе в ученики). Эмир все понял, и после этого ночные рейды синего бычары прекратились.
Как утверждает легенда, Баб Арслан похоронен в изголовье Ахмета Ясави. В самом ли деле это исторический Салман Фарси, утверждать не берусь. Тем не менее с именем знаменитого перса мне приходилось не раз встречаться при знакомстве с легендами и инициатическими историями суфийских братств Средней Азии. Видимо, какая-то барака этого пира в самом деле дошла до этих мест в самом центре евразийского массива.
На следующий день мы прибыли в город Арысь, который связан с именем еще одной знаменитости в мире исламских авторитетов — энциклопедиста Абу Насра Мухаммеда ибн Мухаммеда ибн Тархана ибн Узлага аль-Фараби ат-Турки (873–950), родившегося в этой местности. Аль-Фараби был в свое время крупнейшим на Востоке знатоком творчества Платона и Аристотеля и снискал по этому поводу титул «второго (то есть после Аристотеля) учителя». Он оказал заметное влияние на такие светила ориентальной мысли, как Ибн Сина, Ибн Баджа, Ибн Туфейль, Ибн Рушд, а также на философию и науку средневековой Западной Европы.
Арысь встретила нас тучами мух, совершенно неожиданно появившихся в нашем вагоне, словно по мановению волшебной палочки злобного колдуна. Вот этого еще не хватало! С другой стороны, вместе с мухами появились покупатели сена. Наши более опытные коллеги объяснили, что всем нужно держать одну цену, согласно непреложным законам торговой монополии: 10 рэ за тюк. Местные дехкане немного поломались, но потом согласились. Мы с Юлькой сдали им практически все запасы сотни за три, оставив лишь самый минимум, на пару кормежек — ведь Ташкент был уже совсем рядом, в пределах одного-двух перегонов. Так что, если следовать мистической логике, шейх Ахмет Ясави лишил нас вина, а муаллим Аль-Фараби осыпал деньгами.
В столицу советского Узбекистана мы прибыли к вечеру следующего дня. Принимающая сторона разместила нашу группу прямо на территории скотобазы, в небольшом домике на живописном склоне зеленого холма, откуда открывался захватывающий вид на огромный город и колоссальную голубую стену Чаткальского хребта, прикрытую белым одеялом вечных снегов «небесной страны» Тянь-Шань. Нам нужно было пересидеть здесь дней пять в ожидании московского поезда. Сдав быков, наша команда погрузилась в тотальный гедонизм, благо сенные деньги позволяли гулять на полную. Местный аборигенаж, правда, несколько напрягали полураздетые телеса наших дам, загоравших прямо рядом с домиком в перерывах между возлияниями и походами в город за бухлом и прочими товарами первостепенной необходимости.
На одном из базаров я по случаю купил пакетик с насваем. Во время очередной нашей посиделки русская дама из ветеранов-скотогонов поинтересовалась, что это такое я положил себе под язык. В ее тоне угадывалось подозрение, что я, возможно, использую неведомые коллективу азиатские кайфы… Я, конечно, объяснил ей, в чем дело, и она тут же стала просить попробовать. Как я ни пытался указать на возможные издержки насвая, особенно под газом, ничего не помогало. Ну что ж, вольному воля. Я сыпанул ветеранше щепотку, совсем маленькую. «А себе ты больше насыпаешь!» Укор понял. Сыпанул еще, с горкой. Как того и следовало ожидать, через пару минут повторился эффект «оцинкованного ведра», только на порядок сильнее. Даму так чудовищно рвало всю ночь, она так голосила, что хотели даже вызывать скорую. Благо телефона не было, а идти в кромешной тьме неизвестно куда никто не решился. Лишь к утру ее немного отпустило. Странно, что после этого случая тетя стала воспринимать меня едва ли не как личного врага, пытавшегося ее чуть ли не отравить. Напоминания о предупреждении не действовали. Женская логика!
Центр Ташкента мне местами чем-то напоминал Москву: большие дома, толпа народу, много машин. Молодежь зарилась на мои джинсы, принимая, видимо, за иностранца. Несколько раз даже пытались заговаривать по-английски. Один парень, примерно мой ровесник, обратился сразу по-русски и, узнав, что мы из Эстонии, предложил присылать ему «с Запада» джинсы в любом количестве, а рассчитываться он будет потом, после продажи — но щедро.
