Теперь у нас появился собственный «паб», в который мы периодически наведывались. Я непременно заказывал еще и пирожное «картошка». Надо сказать, пирожные, в основном жирно-кремовые, продавались в Душанбе повсюду. Местный народ любит сладкое. Еще мы ходили на главпочтамт получать корреспонденцию до востребования, писать письма, слать открытки. В то время не было имейлов, и вся коммуникация осуществлялась через почту или по телефону. Но дозвониться из Душанбе до Москвы, а тем более до Таллина, было непросто. Для этого имелась только одна возможность: заказать разговор на центральном переговорном пункте и ждать неизвестное количество времени, когда соединят. Вот так однажды, двигаясь от главпочтамта к «Академкниге», мы натолкнулись на Петрике, приятеля Аарэ.
Петрике был тоже из Таллина и тоже одержимым манией путешествий. Его главным способом передвижения являлся аэростоп — аналог автостопа (хичхайка), только в данном случае не стопят попутные машины, а летают попутными самолетами. На практике это происходило следующим образом. В аэропорту Петрике сначала проникал в зал для транзитных пассажиров (сделать это проще, чем попасть непосредственно в зону прямого отправления). А там он пристраивался к какой-нибудь группе путешествующих, садясь зайцем на их рейс. Таким образом ему удалось побывать в большинстве городов Советского Союза, но однажды он чуть не угодил под статью об измене родине.
Сев в очередной раз на халявный самолет, Петрике вдруг оказался в Благовещенске — закрытом, приграничном с Китаем городе на Амуре. В аэропорту у всех пассажиров начали проверять документы, дающие право на пребывание в запретной зоне. У Петрике, естественно, таких документов не было. Потом выяснилось, что у него нет билета и даже паспорта. Это вызвало уже нешуточное подозрение охраны, и Петрике повезли в офис местных спецслужб. Хотели пришить дело о попытке перехода границы в качестве китайского шпиона. В результате парню пришлось провести год за решеткой: что-то там ему все же накрутили. Впрочем, Петрике по этому поводу недолго горевал и продолжал активно стопить самолеты. В Душанбе он попал точно таким же способом, к полной неожиданности Аарэ.
Мы предложили Петрике присоединиться к нам для очередного броска в горы. Он собирался лететь через несколько дней куда-то дальше, на стрелку с другим аэростопщиком, но обещал на оставшееся время составить нам компанию. Стартовой точкой нашего следующего горного маршрута мы выбрали Ходжи-Оби-Гарм — термальный курорт в горах, километрах в сорока от Душанбе на север.
На Ходжи-Оби-Гарм от главного шоссе отходит резко вверх боковая серпантинная трасса длиной шесть километров. Сам курорт представлял собой в то время полтора десятка домиков на горной площадке, островке между двух потоков быстрой и полноводной реки. В середине этого острова, окруженного впечатляющими пиками и замысловатыми, поросшими кустарником скалами, пробивался горячий источник, считавшийся священным у местного населения и целебным у пациентов термального санатория. Несколько жилых корпусов, места процедур, домики медперсонала, начальства, магазин, клуб, чайхана — таков нехитрый набор сервисных возможностей этого места, но его благодатности это никак не умаляло, и даже наоборот.
Если подниматься от курортного комплекса вверх по тропе, то через час-полтора можно оказаться на хребте, за которым открывается другая долина. Здесь, под самым хребтом, мы и остановились. Развели костер, поставили чай. Постепенно стемнело. Взошла Царица ночи. У Плохого оказался с собой редкий по тем временам переносной стереокассетник полукустарного производства и две пары наушников. «Dark Side of the Moon», Mahavishnu Orchestra, Рави Шанкар — примерно таков был репертуар музыки, которую мы прослушивали под висевшей над нами и словно покрытой белыми льдами луной священного месяца Рамадана.
Священный месяц Рамадан еще называют уразой (рузой) — временем, когда мусульмане всего мира соблюдают пост. От восхода солнца до его заката (а точнее — до появления на небе первых трех звезд) ничто не должно попасть в рот: ни еда, ни питье, ни сигареты, ни нас. Зато от заката и до рассвета можно есть, пить и курить сколько душе угодно. Поститься подобным образом называется «держать рузу», и верующие мусульмане или просто крутые ребята держат ее очень строго. Впрочем, сложности, связанные с этим, зависят от того, на какое время года падает руза. Дело в том, что начало постного месяца определяется по лунному календарю и таким образом имеет кочующий характер. Летом рузу держать очень сложно: жара, пить хочется, а еще ведь и работать надо — баранов пасти, кирпичи таскать, париться в цеху или мастерской, ну и так далее. Зато зимой намного легче: свежо, и не так глотка сохнет. Продолжительность рузы — один лунный месяц, после чего следует Курбан-байрам — праздник разговения.
Держать рузу — значит вызывать к себе очень большое уважение. Однако просто так, на халяву, заявить, что ты держишь рузу, не прокатит. Всегда могут попросить показать язык. Если держишь — значит, язык белый. Если не белый — стало быть, гонишь, что в данном случае рассматривается не просто как пустое бахвальство, но личное для гонщика опускалово и моральное фиаско. Рузу держат даже некоторые женщины, в особенности из традиционных кишлачных семей. В период Рамадана посещаемость чайхан в течение дня резко снижается: никому не хочется выглядеть в глазах благоверного окружения полным идиотом, если не сказать неверным! На немусульман это, конечно, не распространяется.
Зато в Турции, как мне рассказывал Хайдар-ака, представители военной хунты (а в принципе члены офицерской касты в целом), напротив, демонстративно и усиленно квасят во время Рамадана в питейных заведениях, как бы опуская тем самым исламские — и исламистские — авторитеты в официально светском Турецком государстве. Пить во время Рамадана — это обязательная демонстрация кастовой и идейной солидарности военной элиты: Турция превыше всего!
Исламисты, разумеется, стараются взять свое, но в турках, насколько мне представляется, жив легендарный ромейский прагматизм, помноженный на решительность румского наследия. Военную касту в современной Турции может переиграть разве что нарождающаяся здесь новая олигархия, интернационализированная в своих делах и более политически маневренная, чем традиционная воинская корпорация, получившая власть в стране из рук Ататюрка — ее кумира и признанного отца турецкой нации.
Сейчас, в первые годы третьего тысячелетия, политические позиции турецкой тимократии — воинского сословия — неожиданно укрепились в контексте глобальной антитерро-ристической войны западного альянса против исламизма и режимов оси зла в целом. Турция как член НАТО и крупный геополитический игрок в Закавказье, на Среднем Востоке и в Центральной Азии открывает для себя перспективы регионального доминатора, едва ли не равного по своей ударной мощи, за вычетом ядерного оружия, России. Победа исламизма в Турции, напротив, может привести к разрыву связей с ее традиционными западными партнерами, но это представляется в обозримой перспективе маловероятным.
Но тогда, под белой луной, нас совершенно не интересовали политические проблемы турецкой военной элиты, и тем более мы не могли даже предположить, что в какой-нибудь сотне-другой километров отсюда, на аэродромах Узбекистана и Киргизии, будут базироваться натовские эскадрильи с прямого согласия Москвы. Этого не мог себе представить даже Хайдар-ака, который уже в те времена, на стыке семидесятых и восьмидесятых, предвидел скорую исламизацию общественных отношений в регионе и даже предсказал в своей так и оставшейся в рукописи книге военные конфликты — вплоть до конкретных боевых операций в известной местности. Книга его до сих пор не опубликована из конспиративных соображений, ибо в случае обнародования ряда содержащихся там сюжетов автору грозят крупные неприятности со стороны весьма влиятельных людей в центрально-азиатском (и не только) раскладе.
