Мы находились, судя по всему, в одном из тех оазисов, которые я наблюдал с вершины монастырского холма. Берега арыка покрывала трава, повсюду росли густые кусты, распространявшие ароматы южных цветов. Старший брат бросился к дастархану, привлекая внимание трех сотрапезников:
— Гость прибыл!
Сотрапезниками оказались узбеки, в тюбетейках и без галстуков.
— Эй, дарагой, давай садысь!
Ко мне услужливо бросилась челядь, чуть ли не под локти подвели к дастархану, усадили на четвертую курпачу, подкинули подушек, налили стакан.
— Ну, расскажи, кто ты такой, откуда будешь? — обратился ко мне один из раисов (председателей по-узбекски). — Кто твой отец, из какой ты семьи?
— Мой папа — офицер КГБ. У меня семья партийная.
— А тут что делаешь?
— Вот археологией интересуюсь. Хотел посмотреть Аджина-Тепе. Это место — очень известное в науке.
— Да, наши места в науке хорошо знают. Я председатель райисполкома, он секретарь райкома, а он начальник милиции. Послушай, давай позвоним твоему отцу, а? Вот он обрадуется!
— Звонить отцу? Вы что, это же совсем другой часовой пояс, там сейчас глухая ночь!
— Э-э, давай, позвоним! Ведь это твой отец? Почему он не обрадуется?
— Вы что, с ума сошли? Мне за такие ночные шутки отец голову снимет! Он же у меня в особом отделе работает!
После упоминания об «особом отделе» звонить отцу меня больше не призывали. Видимо, подействовало. Ну что ж, когда чины определены, можно и попьянствовать!
— Давай выпьем первую за твоего отца!
— Хуш!
— А теперь — за деда!
Водочка лилась рекой, разговор раскручивался вокруг проблем археологии и государственной безопасности. Выяснилось, в частности, что свиноферма принадлежит немецкому совхозу, то есть местным, казахстанским немцам. Теперь все стало понятно, ибо свинья у мусульман — это «харом»
[145], «трефа»
[146], и было бы действительно странно, если бы таким свиным гешефтом занималось автохтонное население. Потом выяснилось и то, почему свиноферма расположена именно рядом с заколдованным курганом. Дело в том, что Аджина-Тепе считается у аборигенов чем-то очень стремным, и поэтому вокруг никто не селился и не заводил хозяйства. Когда появились немцы, им выделили для свинофермы как раз этот пустырь, ибо тут свиной «харом» никому больше не угрожал, а по поводу джиннов новые поселенцы не очень напрягались.
— А вы сами видели привидения?
— Ха!
Включили музыку, налили еще водочки. Взошла луна, музыка стала громче. Потом оказалось, что это вовсе не радио, а настоящие музыканты. Молодцы с лицами эпических тюркских батыров, в полосатых шелковых халатах и расшитых инициатическим узором тюбетейках, с рубобами, кураями, бубнами, торами и баянами в руках выводили аккорды древнего дивана
[147] о Великом железном хромце. «Волги» дали свет, в пересечении лучей которого возник хоровод девушек в газовых накидках и длинных платьях эпохи Саманидов. На запястьях и щиколотках у них сверкали золотые браслеты с бубенцами. Девушки, вращаясь вокруг собственной оси, шли по кругу, выводя плещущими руками замысловатые фигуры и пританцовывая в такт драм-секции.
— Это наш народный ансамбль «Чашми хумор»
[148], — сказал председатель райисполкома. — Мы тут главная власть, нас все очень уважают, и артисты тоже!
Номенклатура гуляла. Мне предлагались самые невероятные варианты. Можно было просто пожелать чего угодно, а какая-то гибкостанная пари
[149] в полупрозрачных шелках все подливала и подливала из сосуда с длинным изогнутым носиком арак в мою расписную пиалу. В конце концов, сытый и пьяный, я прикорнул на курпаче, растекся мысью по древу и заснул…
Проснулся я от предрассветного холодка. Сел, осмотрелся. Светало. Вокруг не было ни арыка с деревьями, ни тем более веселых раисов с компанией. Я находился на пустыре, среди сухого суглинка, усеянного колючками. Чуть поодаль в пыли лежал младший брат. Я его окликнул.
— Все уехали, — сказал младший брат, добавив, что если я пойду вперед, то выйду к свиноферме и автобусной остановке. Посоветовал взять с собой палку побольше, чтобы отбиваться от собак.
Мне стало стремно. Какая там палка! Младший брат вручил мне собственную дубину, подобрал с земли еще одну и сказал, что ему со мной немного по пути.
Мы двинулись к свиноферме в предрассветном тумане. Я прислушивался к каждому шороху, опасаясь нападения собак. Наконец после оперативного броска через собачью зону, занявшего у нас около часа, мы достигли места, отмеченного большим камнем.
— Видишь? — Младший брат указал пальцем на возвышающийся на фоне светлеющего неба курган. — Это Аджина-Тепе, а дальше — свиноферма и автобусная остановка.
Он сказал, что ему теперь нужно налево, и мгновенно растворился в пространстве. Я направился в сторону кургана и, к своему удивлению, вышел к нему совершенно не с той стороны, как предполагал. За автобусной дорогой виднелись корпуса свинофермы. Здесь уже были люди. Немецкий сторож пригласил меня зайти на чай, и мы скоротали время до первого транспорта. Отъезжая, я в последний раз кинул взгляд на курган джиннов Аджина-Тепе. Вспоминая эту историю, я долгое время жалел, что не остался-таки на ночь в монастыре для вызова джиннов. Лишь много лет спустя мне стало ясно, что эти самые три раиса-начальника и были джиннами со своей свитой.
6.3. Искандеркуль
Я вернулся в Душанбе и плохо себе представлял, что делать дальше. Эдик и Родригес, с которыми я рассчитывал сходить в горы, меня не дождались, а в одиночку отправляться в такое путешествие, да еще впервые, было бы безумием. Я болтался по базарам, лавкам и чайханам, не зная, чем себя занять. Время от времени заглядывал на главпочтамт, чтобы забрать письма до востребования и черкануть пару открыток на «большую землю».
Однажды мне пришел очередной конверт из Таллина, в котором оказались письмо от Леннона и пакетик какой-то черной травы на косяк. Это было очень забавно. Леннон перед моим отъездом в Азию обещал принести травы, но так этого и не сделал. Теперь он как бы слал траву вдогонку. Ну что ж, мило с его стороны. В наше время такой поступок — редкость. «Да, — подумалось мне, — знал бы ты, Петр, какие масти мне сейчас приходится курить!» Я, веселясь, направился к выходу и тут увидел поднимающегося по ступенькам своего таллинского знакомого Аарэ по прозвищу Плохой с брезентовым рюкзаком за плечами.
