В юности Головину попался в руки многотомник Линна Торндайка «История магии и экспериментальной науки» — энциклопедия развития тайных знаний с древнейших времен до наших дней, чтение которой пробудило в нем интерес ко всему потустороннему, Иному, а знакомство с произведениями Генона и других европейских традиционалистов привело Евгения к абсолютному Норду
[114], пророком которого он впоследствии выступил. Головинские мистерии представляли собой алкогольную возгонку в максимальной степени. Это известная шаманистическая практика самоспиритуализации, имеющая разные степени восторга. Крутая пьянка с правильными людьми — целая сатурналия, активирующая скрытые токи судеб обитателей подлунного мира. Цель магической оргии — открытие энергетических шлюзов и практика гностического полета в штормовых условиях…
5. Таллинские мистики
Таллин, 1977
В качестве 49-й головы Рамакришны и Большой Собаки Леннон получил от имперской канцелярии регалии магистра астрального ордена Золотого креста. Иногда он выходил в полной орденской униформе не только в астрал, но и в город попить пивка: в ослепительно-белом кителе адмирала Канариса, украшенном знаками магических обществ, с золотым восьмиконечным крестом тамплиеров на шее. Пиво было ритуальным напитком кавалеров Золотого креста; высшие иерархи добавляли в напиток одеколон.
— Это орден только для настоящих мужчин! — любил говорить Леннон.
По его словам, истинный адепт, начиная с пива, постепенно переходит на одеколон, а затем на чистый спирт. Это высшая стадия химического очищения организма. Бывает, что после нескольких месяцев суровой спиртовой практики тело алконавта настолько спиритуализируется, что в один прекрасный момент просто сгорает: по нему как бы пробегает холодное синее пламя, после чего человек, откидываясь, чернеет. В народе в подобных случаях так и говорят: «Сгорел».
— Вот это и есть реальная агни-йога, когда душа йогина входит в мистический огонь! — восхищался Леннон.
Если Адмирал Головин, Звездный Падл, пьяный падал под стол, то Адмирал Канарис устраивал пивные путчи. Однажды на Девятое мая он отправился при полном параде в пивную у Балтийского вокзала. Там как раз народ бурно отмечал День Победы. Налили и магистру. Тот в благодарность произнес длиннейший спич, за который получил еще дозу. Ну и так, войдя в роль, он основательно накачался, а потом, сбросив маску, начал в резкой форме наезжать на коммунистов и советскую власть. Народ взволновался. Слово за слово пошла полемика. Леннон призвал мочить комиссаров и их подручных. Дело действительно дошло до рукопашной, в воздухе замелькали пивные кружки.
В самый разгар путча в пивную ворвался наряд милиции. В попытке добраться до эпицентра тусовки менты начали безжалостно мочить всех вокруг без разбору. Тогда народ перегруппировался и в свою очередь совместно ударил по ментам. Но силы были неравны. Ближайшее окружение Адмирала Канариса пало под ударами «новых центурионов», а сам он был взят живым и в наручниках доставлен в КПЗ. Там он продолжал активное сопротивление, используя мантрические выкрики и магические мудры, причем настолько интенсивно, что из милиции его перевезли в закрытое отделение таллинского дурдома на Палдиски-мантеэ.
Леннон рассказывал, что познакомился там с человеком, выдававшим себя за немецкого космонавта, уполномоченного якобы лично Гитлером нанести из небесных высей удар по Америке. Доверительные отношения между узниками совести начались с выпивки. Света, посещая Сашу раз в неделю, тайно проносила ему в отделение крепкие напитки. Однажды, хорошо подпив, Леннон приветствовал санитара римским салютом и выкриком: «Зиг хайль!», после чего космонавт стал забрасывать удочку: мол, я свой. Александр подумал, что парень просто хочет бухнуть, и по доброте душевной пригласил его «к столу». Тут-то «немец» и раскололся… В истории с тайной космической миссией Адмирал Канарис увидел жест Провидения. Теперь адепты космических тайн синхронно маршировали прусским шагом по палате, наводя мистический ужас на остальных ее обитателей…
Вся эта история, понятное дело, имела бы чисто параноидальный характер, если бы не свидетельство Йокси, сделанное почти тридцать лет спустя. Описывая запредельный опыт своего пребывания в пределах колоритного дома на Палдиски-мантеэ — легендарного места для всех таллинских фриков, — он, в частности, упомянул некоего немецкого аса времен Второй мировой: «Я называл его Адольфом. Был он педант до мозга костей, носил всегда словно отглаженную пижаму в синюю полоску. Он аккуратно укладывал ее на прямоугольный кусок фанеры и покрывал матрацем. Поверх без единой складки, будто по шнурку, натягивалась простыня, взбивалась подушка… Адольф ложился спать всегда в одно и то же время — минута в минуту. Я давно присматривался к нему. Мне казалось, что он может открыть мне что-то очень… тайное. Что-нибудь из истории. Но — всё по порядку.
Я узнал от более-менее вменяемых хроников, что Адольф — бывший летчик люфтваффе и лежит в восьмом отделении еще с окончания ВОВ. Эта информация поначалу показалась мне подозрительной, и я решил ее проверить. Времени у меня было много… восемь месяцев (как оказалось). Найдя „переводчика“ за полсигареты „Прима“, я основательно насел на Адольфа, который оказался удивительно активным и эмоциональным рассказчиком. За несколько недель у нас установилась традиция бесед, сдвинувшая расписание „интернированного летчика“ (так он представлялся) на целый час.
Адольф поведал мне, что был сбит где-то над Дрезденом, а до тех пор их эскадрилья воевала в Африке. Он был уверен, что война еще не кончилась, но подписано перемирие, по которому идет обмен пленными, и что скоро (ну совсем скоро) его обменяют на советских асов. Я слушал его и ловил себя на мысли, что где-то в чем-то он… абсолютно здоров. Его просто закачали лекарствами. Хотя летчик и намекал на какие-то секреты, из-за которых его держат в этой „казарме“, но узнать о них мне не удавалось, как я ни старался.
Между тем надо рассказать, что отделение это находилось на втором этаже старого здания из серого известняка. Толщина стен достигала полутора метров, окна были двойные, решетки покрашены белой краской. Заведующим отделением тогда был доктор Мадисон, впоследствии окончательно перешедший на сторону своих пациентов. Адольф соблюдал чистоту и порядок, и я знал, как расшевелить „аса“… Однажды на свиданке я уговорил сестру принести мне в бутылке из-под кваса ликер „Вана Таллин“. На следующий день, в субботу, Галка со страхом передала мне алкоголь: „Только все сразу не пей, пожалуйста… и с днем рождения тебя, братишка!“ По новой „традиции“ Адольф исполнил тирольскую песню и уже собрался отойти ко сну, но я заговорщически подмигнул ему и отослал „переводчика“ к двери, на наблюдательный пункт в замочной скважине:
— Увидишь дозор, немедленно доложи по форме! Шагом марш!
Когда хроник-переводчик, отдавая честь, погрузился в темное пространство палаты, я почти шепотом сказал „асу“:
