На вопрос проводницы, где наши билеты, я ответил, что готов заплатить наличными.
— По пятнадцать с носа.
— Идет. По прибытии на место?
— Хорошо. Только паспорта давайте.
Мы отдали ей наши паспорта и зарубились, еще в легкой тряске, на вторые полки. Худо-бедно доехали без приключений. Когда проводница решила нас кассировать, выяснилось, что у меня совсем нет денег. Про Юльку даже молчу.
— Ну и что делать будем?
— Мы вам принесем.
— Паспорта останутся у меня.
— Но я без паспорта не смогу получить денег с книжки!
— Хорошо, тогда девочка оставит свой.
На том и порешили. Однако денег тете мы так и не принесли. Подсчитали, что новый паспорт взамен утерянного будет стоить всего червонец, а так придется выложить целых три. Нет, спасибо! Экономика должна быть экономной.
Осенью из Москвы в Таллин приехал душанбинец Вовчик Сафаров и вместе с ним две московские дамы — Оля и Ира. Вовчик привез с собой волшебную китайскую Книгу перемен — древний И-Цзин в русском переводе. И он, и обе девушки проявляли к этому памятнику древнекитайской литературы повышенный интерес. Их разговоры вокруг да около напоминали диспут ученых неведомой дисциплины с привлечением странных графиков и схем: «Вот тут, видишь, вторая позиция слабая, как в этой триграмме. Это те самые „крылья“, понимаешь?..»
Компания остановилась у меня, вернее, в квартире моего папы, которая в то время была в моем распоряжении и очень быстро превратилась в филиал «Белого лотоса»
[99]. Это были, как говорят американцы, две спальни с кухней и ванной, в трех трамвайных остановках от центра города. В большой комнате я соорудил четырехместную тахту, которую накрыл пестрыми восточными одеялами. В центре помещения стоял круглый стол с большой, метр высотой, черной с пестрыми феями фарфоровой китайской вазой на массивной бронзовой подставке из переплетенных драконов. Ее когда-то, еще до революции, привез с Дальнего Востока бабушкин брат — капитан дальнего плавания. От него же остались небольшая японская вазочка с рельефным изображением небесной феи в обрамлении парадизической растительности, статуэтка сидящего философа-даоса и старинный макет парусника — моя любимая игрушка в детстве.
Оля с Ирой периодически раскладывали на тахте гадательные палочки, а Вовчик объяснял гостям салона азы древнекитайского учения о переменах, не забывая набивать папиросы шишками из узбекского Денау. Если гости были слишком настырными, их брала на себя Ира, совершавшая в то время дрейф от Папюса к Фрейду и тренировавшаяся на мальчиках. Она посещала первые в Москве подпольные лекции по психоанализу и с восторгом рассказывала нам с Олей о тайных механизмах человеческой души, которые раскрывало учение великого австрийца. Это была еще одна неведомая дисциплина, со своим «птичьим языком» и так называемым дискурсом. Учение о переменах и фрейдизм оказались в тот момент мне чрезвычайно близки — как два женских тела, между которыми я оказывался каждую ночь на сдвоенной тахте.
В другой комнате находилось огромное зеркало, метра два на полтора, в массивной дубовой раме. Оно идеально подходило для магического экрана, перед которым собирались любители астральных путешествий. Одним из наиболее частых посетителей нашего сино-фрейдистского салона был Андрес Керник, которого Оля с Ирой прозвали Черный Агитатор.
К этому времени он уже конвертировался из методиста в православного, не вылезая из кафедрального собора Александра Невского на Вышгороде и спускаясь со служб разве что в «Мороженицу» (новое место хиппового сбора) на коктейль или в кафе «Москва» — попить кофейку и пообщаться с народом. За то, что он постоянно ходил во всем черном и перманентно гнал телеги, ему, собственно говоря, и дали имя Черный Агитатор.
Он беспрерывно искал истину, обращаясь, помимо теологии, к астрологии и гематрии
[100]. Его крайне интересовали альтернативные средства познания реальности, включая магические. Параллельно он сильно наезжал на советскую власть и периодически выдавал прогнозы типа того, что в ЦК КПСС якобы разработан план нового административного деления Советского Союза, предусматривающий упразднение национальных республик и введение системы обезличенных территорий, по которой Эстония окажется просто составляющей частью Ленинградской области.
— Ты видишь вокруг себя последнее поколение эстонского народа, — сетовал Андрес, как бы предлагая осознать личную ответственность за все происходящее.
Телеги гнались, конечно, не только про политику, но и про пророчества старцев и юродивых. Все обещали бедствия, расходясь лишь в сроках. Мы с Эдиком заметили, что Агитатор с особым азартом вещает перед молодыми симпатичными женщинами, как бы накачивая их своей шизой. Нам, разумеется, было понятно, что такая накачка предполагает в конечном счете раскрытие сексуального триггера женщины и овладение ею в той или иной форме. Мы, видя, как парень мается, решили подлечить его, снять шизу через хороший план. Но сделать это было очень непросто, так как Агитатор крайне щепетильно относился к своему здоровью и просто так посадить его на трубу было невозможно. Требовался особый подход, тонкие настройки, чем мы и занялись, исподволь подводя молодца к теме восточных методов раскрытия сознания.
Наконец нам удалось уговорить его на следственный эксперимент в нашем салоне, куда Андрес частенько захаживал поговорить с Олей и Вовчиком об И-Цзине. Надо сказать, китайская премудрость настолько очаровала нашего друга, что с тех пор и, полагаю, до сегодняшнего дня он не расстается с гадальными аксессуарами ни на миг. В технологию получения предсказаний его посвятила Оля, разложив палочки и сложив гексаграмму. После этого Андрес схватил текст с предсказанием и удалился в зеркальную комнату. Где-то через час дверь открылась. На пороге, отражаясь в зеркале с затылка, стоял возбужденный чернец с горящими глазами и красным томиком И-Цзина в руке:
— Это магическая книга!
Его инициация в ориентальный ассасинаж
[101] стала не менее эффектной. Однажды Агитатор сам сказал Эдику, что готов на эксперимент, поскольку стоит перед ситуацией, требующей осмысления, так сказать, с отвлеченной перспективы. Мы втроем собрались в папиной квартире. Притушили свет, зажгли свечи, агарбатти. Сделали, как говорят таджики, «балшой-балшой» наяк, ибо табак курить наш компаньон отказался категорически. Когда припаленный Эдиком шарик задымился, Агитатор через пустую шариковую ручку вдохнул в себя практически весь заряд с одного раза. Очень долго держал его в себе, потом выдохнул, посмотрел на нас и сказал, что хочет полежать и подумать. Он прорубился в совершенной неподвижности на спине часа два. Затем резко сел на тахте с горящими глазами и произнес:
