Словно пылинки, уносит нас ветер из жизни текущей.
Разве не радостно вслед уходящим невзгодам глядеть?
Книга закрыта, и где ты, мудрец вездесущий?
Новые строки и снова улыбка и смерть.
Чьим же причудам ты станешь усердно молиться?
Сердце бродяжить зовет, по стенам снуют пауки.
Чаша последняя в доме разбилась, и на пол
Капает мерно вода, собираясь в круги.
Древними тропами можно измерить планету.
Стал ты умнее иль проще — твой скромный багаж.
Эй, прислонившийся к глине тысячелетней,
Жизнь за жемчужину света ты сразу отдашь?
Где ты… Растаял. Под солнцем твоей нет приметы.
Просто афганец принес мимолетный мираж.
Старый чинар шелестел костяною листвою,
И у арыка играли чумазые дети…
Он занялся исключительно изучением религиозной литературы, арабского и таджикского языков. Самое поразительное — Игорь сошел с иглы, перестал употреблять алкоголь и даже курить! Пять раз в день он совершал намаз — к полному безумию своей бабушки — и громко рецитировал суры на языке пророка.
Икром рассказал Али-Паше про Рама, и тот захотел пренепременно повидать нашего Белого старца, «прощупать» его магические измерения. А как же: в Евразии не может быть двух Больших шаманов! Поэтому первым делом Икром привел своего восточного гостя ко мне. Незадолго до этого Йокси привозил к Раму Каландара — старого магического соперника Али-Паши.
Из личного дневника Йокси: «Знакомство с Вовчиком, впоследствии ставшим Каландаром, не переросшее в дружбу в Душанбе, кармическим образом продолжилось на хуторе Каазиксааре, где я проводил последнюю зиму под рукой учителя перед бесконечной разлукой с Рамом. Принося воду из колодца, чертя гексаграммы рейсфедером, растапливая печь в холодном доме аскета, я все время думал о предстоящем расставании. Приезжали люди из Таллина, Питера, Москвы, Тарту, Каунаса, Душанбе… Однажды утром я увидал, как среди снежного поля, раскинувшегося вокруг хутора, похожего на остров, движется издалека подозрительно странная фигура. Я догадался: это мой должник Вовчик-Каландар. Вот только как ему предъявить за восточное гостеприимство? У Рама это исключено, но кодекс чести требовал спросить с гостя. Тем временем Вовчик, нагруженный рисом, приправами, машем, мороженой бараниной и громадным чугунным котлом, уже улыбался по-восточному в пяти шагах от меня.
— Йокси, дружище, сколько лет, сколько зим… — запел соловей.
— Да нисколько. Сам знаешь — полугода не прошло. И нефиг тебе здесь лыбиться!
Я заметил мгновенно брошенный острый взгляд исподлобья и злобную судорогу лица, но сдержал естественную реакцию.
— Пошли. Рам чаем сейчас угощает. Рамовский чай исправляет карму — слышал? Шутка.
Вовчик уже не знал, как реагировать. Для начала этого было достаточно. Я проводил его к Раму и представил как нашего друга-покровителя из Душанбе. Рам уважал художников. После моей первой пассии Татьяны Козаковой, талантливой ваятельницы и неистовой искательницы истины через нижние чакры, это был второй случай приезда яркой художественной натуры на Березовый Остров. Постепенно Вовчик стал тянуть внимание на себя: занял место на кухне, задействовал паломников в чистке картофеля, поставил на огонь свой чугунок и стал рассказывать о корейской соевой приправе „тере“. Рам улыбался и, когда слышал слово „тере“
[216], отвечал: „Тере, тере…“ Ужин был чрезмерным, отчего ежевечерняя медитация превратилась в восточную беседу, в которой непонятно, двигаешься ли ты по спирали или по кругу. Нам с Вовчиком пришлось лечь спать в одной комнате. Я устроился на диване, посредине, а Каландар лег на кровать в северо-восточном углу. Печь наконец разогрелась, и сон навалился на веки… Я долго сопротивлялся, потому что знал: Вовчик попытается мной манипулировать. Но тяжелый ужин, расслабляющее тепло печки и усталость сделали свое дело: я погрузился в дрему. Cначала ничто не предвещало катастрофы. Я шел по пыльной дороге к дому на опушке леса. Там меня ждали дети, жена, любовь, покой и… ну что там пишут в таких случаях. Мне оставалось пройти метров триста, но я шагал уже два часа и не приблизился к дому ни на метр. Тем временем солнце село за кронами сосен и поднялся ветер. Нет, это был не ветер — это был ураган, он валил с ног, заставлял цепляться за столбы, деревья, кусты. Стало тяжело дышать. Ветер разрывал рот, и я делал только длинный, глубочайший выдох. В темноте я различал светящиеся окна моей будущей жизни, но этот ветер отталкивал меня назад. Из последних сил я дотянулся до ручки двери, уже почти теряя сознание, потянул ее на себя… Какой-то страшный звук порвал тишину в мелкие клочья. Потом я понял, что этот звук происходит из меня. После долгой паузы, чуть не лишившись чувств, я громко вдохнул и мгновенно открыл глаза. Вовчик бесшумной тенью отскочил от меня, не успев даже скрыть сведенных судорогой рук, пассирующих в мою сторону. В соседних комнатах скрипнула дверь: Рам проснулся и понял, что что-то неладно. Мы среди ночи помедитировали втроем, а наутро Каландар засобирался в Таллин.
P. S. Знакомство это имело продолжение в Питере, когда Вовчик, также зимой, поселился в моем кабинете на Карповке. Поняв, что человек ничуть не изменился, я таки сделал его и вышвырнул из дома, собственно, повторив его „беспримерный подвиг“ в Душанбе».
Я сказал Али-Паше, что к Раму мы, наверное, сможем поехать через несколько дней, а для начала пригласил к себе на занятие в кружок йоги. Восточный гость приехал в Таллин в бабайском чапане, матерчатых сапогах и традиционной киргизской войлочной белой шапке с национальным узором. В общем, вид у него был что надо, и я заранее представлял себе, какой эффект он произведет на моих эзотериков. Эффект действительно имел место, однако не совсем в том формате, который я изначально предполагал. Я представил Али-Пашу как специалиста по тайным наукам Востока, мастера суфийской йоги в лучших традициях накшбандийской практики внутренних точек
[217]. Новый мастер внимательно наблюдал наши занятия, однако на общую медитацию я его из соображений техники безопасности не допустил — чтобы не мутил поле. Но он его таки замутил, да еще как! Когда я наконец предложил Али-Паше поехать к Раму, тот сказал, что у него есть в Таллине важные дела и он хотел бы сначала с ними разобраться. Прошла неделя, прошла другая. Паша периодически появлялся в различных компаниях, готовил «специальный» плов (надо сказать, действительно неплохой), а про Рама, казалось, совсем забыл: дела, дела, дела… Что это были за дела, я узнал чуть позже. В КГБ.
Вызывают меня в очередной раз в наш Тауэр. Офицер спрашивает, не знаком ли я с человеком по имени Ишмухамбетов Алпаш. Ну, думаю, кто-то с Коранами заложил, не иначе: то-то Икром предупреждал!
— Нет, — говорю, — не знаю такого!
Да я и в самом деле впервые слышал это имя, не говоря про фамилию. Что бы там ни было, главное — ни в чем не признаваться.
