— Хм, стало быть, Джихадович, подаетесь в Туркестан?
— В юрисдикцию бухарского эмира, актуализировать потенциал ахли китоб
[206]!
— С точки зрения сакральной географии своим присутствием в определенных точках седьмого пояса вы замкнете меридианы силы, связывающие эти участки евразийской коры с подкорковым центром континента. Эмират необходимо подключать к глобальной синархии
[207]!
В Душанбе мы расположились у Каландара, который к тому времени переехал в другую, более просторную квартиру в этом же доме у «Гулистона». На культурной сцене города мы с Хайдар-акой выступали в качестве заезжих столичных авторитетов с интересными связями и полезными знакомствами. Нас принимали писатели, художники, деятели кино и представители национальной элиты. К числу последних относился Фаррух Арабов — внук знаменитого финансиста последнего бухарского эмира Джурабека Арабова. Каландар рассказывал циркулирующую в этих местах популярную легенду о пропавшем «золотом поезде» эмира, перевозившего золотой запас Бухары в уплату за британскую помощь против большевиков. К этому поезду имел непосредственное отношение дед Фарруха, игравший роль посредника. Каландар собирался неким образом прокопать по наитию ключевые зоны, где могло быть припрятано эмирское золотишко, и в этих целях уже был готов обзавестись миноискателем. Правда, до этого дело так и не дошло (но зато мне по странному стечению обстоятельств действительно пришлось впоследствии поработать миноискателем в поисках индейского золота в Южной Америке!).
Фаррух интересовался Рене Геноном и был знаком с Хальяндом. Официально Фаррух преподавал марксизм-ленинизм на кафедре то ли местного университета, то ли Академии наук. Потомок знаменитого финансиста являл собой пример эмансипированного интеллигента, совмещающего свободу ума с чиновничьей лояльностью режиму как источнику личных благ. Впрочем, Хайдар-ака эту шалость Фарруху прощал из-за уважения к фамилии. Вообще в тот период ака соревновался со Степановым в деле вербовки национальной интеллигенции советских республик в сети глобального конспирологического заговора. В этом отношении вся Прибалтика уже была у него в кармане. С особым воодушевлением Хайдар-ака вспоминал свое посещение Латвии, где наблюдал «великолепные результаты генной инженерии остзейских баронов» — двух латышских официантов: детин двухметрового роста, с огромными лапами-лопатами, при этом одетых в безукоризненно белые рубашки с бабочками, ловко подстриженных и абсолютно услужливо-корректных.
— Идеальный служебный материал! — восхищался Хайдар-ака, прикидывая, вероятно, как такие молодцы могли бы обработать его подмосковную дачу.
Однако нашей главной задачей на тот момент являлось отстраивание широкой сети сбыта, по которой удалось бы прокачивать нашу продукцию. Первые же коммерческие успехи были с восторгом встречены Хайдар-акой. Особенно поразительно они выглядели в сравнении с оплатой работы могильщика, в которую аке, понуждаемому валютным голодом, пришлось вписываться в Душанбе в предыдущем году. На мусульманском кладбище у Путовского базара он по ночам таскал на собственном горбу тяжеленные каменные могильные плиты по червонцу за смену. Это была работа, достойная ифрита
[208] или уж очень крайнего мистика. Хайдар же пути факира предпочитал стиль ордена господ ходжаган: кормить собак с золотого блюда, заказывать гетерам «флейту ведьм»
[209] или декламировать за кальяном аль-Халладжа
[210].
Надо сказать, что наши коммерческие успехи были бы невозможны без Каландара, активно включившегося в процесс на правах сталкера и, надо сказать, неплохо — на этот раз! — справившегося с задачей. В результате запущенного нами механизма практически до самой перестройки караваны ишаков, нагруженных священными текстами, приходили по заоблачным тропам к самым отдаленным общинам людей книги. В период наибольшей активности у меня в Таллине безостановочно работали ксероксы и переплетчики. В производственный ассортимент входили, помимо Корана, хадисы (сборники рассказов о Пророке на арабском языке), чор-китоб (молитвенник на персидском языке, состоящий из четырех книг, каждая из которых традиционно печатается на бумаге особого цвета — синей, розовой, зеленой или желтой), исмаилитские трактаты на персидском языке из сборника «Афак ва анфус» («Космос и разум», издано Бертельсом
[211]), учебники арабского языка и еще целый ряд пособий для учеников подпольных религиозных школ, сеть которых действовала на всей территории советской Средней Азии.
Специальные курьеры переправляли готовую литературу из Эстонии в Таджикистан, где она распространялась дальше. Кроме того, я устраивал в таджикских домах специальные видеохаджи — просмотры серий цветных слайдов, отражающих отдельные этапы паломничества в Мекку и Медину. В качестве основы я взял фотоверсию хаджа в журнале National Geographic. Бабаям эти перформансы очень нравились, тем более что по ходу дела можно было заказать отдельные сураты или книги.
Интересно, что меня никто с этим делом так и не сдал. Вместе с тем в эстонском КГБ прознали, что «кто-то печатает Кораны». Это мне рассказал по секрету Ычу, который каким-то левым образом узнал о «деле» от своего папы — крупного чина в местной организации рыцарей плаща и кинжала. После этого я, естественно, усилил меры предосторожности, и в результате гэбэшка так и не обнаружила, что эти самые Кораны печатаются у нее под носом ее же собственной сотрудницей!
10. Тайная агентура подпольных школ
Таллин — Каазиксааре — Москва, 1981
Я почти безвылазно просидел в Каазиксааре до самой весны. День весеннего равноденствия, безусловно, лучшая дата для начала какого-нибудь большого мероприятия. Мне, глядя на Рама, хотелось самому попробовать поработать с группой в качестве филдрулера, поэкспериментировать с коллективным полем так, как мне этого желалось. Дело стояло за коллективом. Откуда же его взять? Набирать через знакомых энтузиастов восточного мистицизма и сочувствующих? Ну так они и без того все давно уже у Рама сидели. Я решил поработать с совершенно посторонней средой, создавая при этом вокруг ашрама нечто вроде второго кольца обороны.
