Рано умерший Аверченко писал кратко, точно, очень живо. Его ирония не саркастична, скорее траурна. Отличные тексты.
…
Владимир Азов. «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Карловичем».
Небольшая юмористическая зарисовка.
Иван Иванович (обыкновенный русский эмигрант в Берлине двадцатых) и Карл Карлович (немец, проживший двадцать лет на Васильевском острове, «где он содержал прекрасную булочную») поссорились из-за курицы. «Обыкновеннейшей курицы для супа». Ну и еще из-за коварного русского языка, которым честнейший Карл Карлович так и не овладел в совершенстве. Иван Иванович посетовал на базаре: «Курица нынче кусается». Карл Карлович понял это буквально. Он решил, что это шутка… Иван Иванович де боится того, что мертвая, ощипанная курица его укусит. И пошутил сам: «Амалия просила меня купить один гусь. Но я не буду покупал. Я буду ей сказал, что гусь очень кусался». Что из всего этого вышло — читайте в антологии. Мило.
…
Марк Алданов. «Французская карьера Дантеса».
Документальную прозу знатока истории Марка Алданова нет смысла представлять. Редко кто из русских интеллигентов не читал блестящего и увлекательного Алданова. Шести с половиной страничный текст про Дантеса читается легко и приятно.
«Роковая для русской литературы дуэль не слишком повредила светской и общественной репутации Дантеса».
Это был не очень удачливый карьерист, «веселый человек». Мериме писал о нем «атлетически сложенный человек, с немецким акцентом и вида хмурого. Очень хитрый малый… прекрасный оратор».
«Интересовали его, главным образом, финансовые и промышленные дела. Он входил в правления разных банков, обществ страховых, транспортных…»
Бывший сенатор Дантес умер в 1895-м году в своем поместье в Эльзасе. Ему было 84 года. Пережил Пушкина почти на шестьдесят лет. Жалко, что Александр Сергеевич его тогда, на Черной речке, не пристрелил.
…
Александр Амфитеатров. «Точка опоры».
Главному герою этого небольшого ироничного текста — Слюзину — приснился необыкновенный сон. Будто бы он гений-изобретатель. В шкафу у него тикает вечный двигатель. И вообще… он знает, где точка опоры, с помощью которой можно перевернуть мир. А затем… Слюзин женился.
«Эта легкомысленная дама совершенно презирала науку своего мужа… жизнь Слюзина превратилась в ад». Потому что его жена думала только о шляпках и платьях, продала его вечный двигатель… В конце концов Слюзин не выдержал, нашел ту саму точку и… «как хватит каблуком о земь».
Мастерское описание того, что после этого произошло, полагаю и было главной целью автора. Процитирую только небольшую часть этого описания.
«Мир затрещал и покачнулся в основах! Все пошло вверх тормашками… Мимо Слюзина летали города, реки, леса, горы, звери, птицы, футуристы, имажинисты, насекомые, литераторы, пресмыкающиеся, тюрьмы, редакции, совнаркомы, ватерклозеты… Эйфелева башня кувыркалась где-то далеко, между Сатурном и Ураном, в перегонку с неистово визжащей Айседорой Дункан. Прыгали сапоги всмятку… мелькнул как метеор профессор Эйнштейн верхом на Илье Эренбурге… даже Шаляпин рассыпался. Даже Коминтерна не стало…» В конце рассказа происходит ожидаемое пробуждение героя.
…
Леонид Андреев. «SOS».
Этот, написанный в 1919-м году в Финляндии, текст нельзя отнести к литературе. Это крик о помощи погибающего, отчаявшегося человека, огненная антибольшевистская прокламация. Обращение к народам мира.
Андреев использует такие выражения: «океан русской крови», «дикари Европы» (это о большевиках), «желтолицые убийцы для истребления европейцев» (о революционных китайцах), «одурелая Европа» (знакомо?), «зубы господина Вильсона», «кровь, кровь, кровь» (это о послевоенной России)…
Читать этот текст трудно. Потому что сегодня, 100 лет спустя, мы все знаем. Знаем, что никто тогда не помог умирающей России. Что никто никогда не поможет впредь, чтобы там ни происходило. Разве что «ножками Буша».
Знаем и самое страшное — то, что Россия не помогла сама себе в тот момент, когда изжило себя и пало царство большевиков и развалился СССР. Поколебалась немного, а потом — влезла по шею в зловонную жижу.
…
Зиновий Арбатов. «Ноллендорфплатцкафе».
Это тоже не художественная литература, а воспоминания секретаря Союза писателей и журналистов в Германии Арбатова о встречах с русскими литераторами в кафе на площади Ноллендорфплатц. Союз этот просуществовал до августа 1937-го года. Архив его сгорел во время войны. Кафе было разрушено в 1944 году, во время бомбардировки.
Текст Арбатова состоит из небольших статей, посвященных отдельным литераторам. Перечислю их: Илья Эренбург, Владимир Лидин, Андрей Соболь и Борис Пастернак, А. Каменский, И. М. Василевский (He-буква), Сергей Горный, Игорь Северянин, Ив. Коноплин, Юлий Исаевич Айхенвальд, Аркадий Тимофеевич Аверченко, Саша Черный, Марк Александрович Алданов, Иосиф Иосифович Колышко (Баян), Иван Дмитриевич Сытин, Владимир Бурцев, Жак Нуар, Иван Лукаш, Алексей Ремизов, Вл. Ходасевич, Иван Сергеевич Шмелев.
Мне было чрезвычайно интересно читать эти живые записки про известных и не известных мне людей. Приведу несколько цитат. Об Эренбурге: «он нередко прямо из нашего кафе отправлялся в советское посольство, где подолгу задерживался… Эту двойную игру Эренбург, однако, не вел долго: он вскоре порвал с эмиграцией и вернулся в Советскую Россию». Мне этот человек всегда был неприятен. Интуиция подсказывала, что он был доносчиком, чекистом. И литературный талант его был какой-то противный. Также как талант Олеши (про которого ничего не знаю) и многих других советских корифеев (например, Ильфа и Петрова).
О Пастернаке: «он производил впечатление человека напуганного, чрезмерно осторожного… Его родители жили в Берлине. Правление Союза считало, что Пастернак останется с нами и войдет в наш союз. Но Пастернак держался в стороне от нас — эмигрантов — и больше склонялся к дружеским беседам с группой писателей, возвращение которых в Советскую Россию ожидалось со дня на день».
Не могу поверить в то, что Пастернак добровольно вернулся в ленинскую Москву. В лапы к НКВД. Почти всю жизнь прожил под Сталиным, пил из отравленного коммуняками источника. И умер в атмосфере хрущевской травли.
Об Аверченко: «Мы забудем русский язык! — уныло предвещал он. — Тесно… негде печатать свои вещи так, как к этому душа лежит! — безрадостным тоном повторял тот самый Аверченко, от которого несколько лет тому назад в Петрограде несло здоровьем, веселым юмором и чудовищной неутомимостью».
Прав был Аверченко. Русский язык в эмиграции вначале подвергается эрозии, а затем еще и забывается. Увы.
Пастернак где-то писал, что именно этого и боялся, и потому вернулся.
…
Ирина Астрау. «Запоздавшее счастье».
Небольшой рассказ о любви двух сестер-погодок — Тамары и Лиды — к одному мужчине, — Сигизмунду. Сигизмунд прожил лет двадцать с Тамарой, а после того, как она погибла в железнодорожной катастрофе взял в жены Лиду.
