Книга Восставшая из пепла, страница 36. Автор книги Танит Ли

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Восставшая из пепла»

Cтраница 36

— О боже, — произнес он. Он сел на постели, потом поднялся, распахнул оконные ставни и уставился на тающую за окном темноту. С конефермы приплыл свежий зеленый запах, но поры его кожи сжались от предрассветного холодка. — Что, Дарак? — спросила я. — Что?

— Колесница и тройка, — ответил он. — Она, я и они: единое целое. Холмистая местность, быстрая езда, хорошая скачка. А потом — деревни и озеро, то старое проклятие место детства. Я увидел на горе тучу, алую. Позади меня стояла женщина — не ты — женщина. «Огненные колонны», — сказала она. И Маккатт раскололся. Красная-прекрасная кровь. Огонь. Повсюду огонь, деревни горят, колесница горит, мчась в огне, и эта женщина позади меня, холодная как лед…

Он оборвал фразу. Стояла такая тишь, лишь легкий шорох лозы на ветру, когда та цеплялась за стены виллы.

Он боялся, и скрывал это от самого себя. Теперь же он знал. Узнать страх в этот день было для этого человека равнозначно смерти. Древнее суеверие все еще разъедало его — о, нет, та женщина была не я, и тем не менее это было не совсем то, потому что ехала-то с ним Та, с ее белым лицом-маской и алой мантией, в пригрезившейся стране ужаса.

Лоза шевельнулась, пробудив память и мысль.

Я подошла к нему и обняла его одной рукой.

— Всего лишь сон, — утешила я. — Сны ничего не значат. Мне ли этого не знать. Сегодня в храме приносят подношения богам Анкурума те семеро, что участвуют в скачках вместе с нами. Богам света, богам битвы, богам лучников, богам лошадей. Но мы скачем за Анкурум, а не за Сигко: наш цвет — цвет лозы. Богиня знает это. — Он даже не взглянул на меня. И я заявила:

— Я иду в храм богини лозы, чтобы принести подношение и молить ее защитить честь ее красного цвета.

— Иди, если хочешь, — отозвался он.

Моя идея могла исцелить рану, нанесенную ему суеверием.

— Идем со мной, — призвала я.

Для Игр не существовало никакой плохой погоды. Это было последнее теплое улыбающееся время, которое наступало перед дождями. Но этот день был наилучшим из всех. Рассвет окрашивал зеленым и розовым скалистые холмы и сельскохозяйственные угодья, расцветил сотней оттенков бледно-розового склоны горы. Неистово пели птицы, из-за стен садов на дорогу падали созревшие яблоки. Земля купалась в росе. Мы надели простые темные одежды; я распустила волосы, и они свисали у меня за спиной. Великолепие арены было еще впереди.

В храме было очень тихо, его окружала тень. Мы прошли между лакированных колонн в царивший внутри полумрак.

А там было такое блаженное ощущение покоя. Этот храм совсем не походил на деревенский, с его теснотой и пряным запахом. Здесь царствовали древность, тишина и спокойствие. Длинный темный проход, три квадратных каменных колонны по обе стороны, поддерживающие крышу, а в конце — небольшое возвышение из мрамора с красными прожилками, где стоял кумир, а перед ним — алтарь, покрытый зелено-алой тканью. Странно, разве алтарь не должен быть голым камнем, чтобы можно было легко смывать кровь от жертвоприношений? И рядом должна быть канавка для ее стока. За алтарем открылась узкая дверь, и вышел жрец. Я думала, он не увидел нас, так как он принес к алтарю железную чашу, установил ее там, наполнил маслом и зажег огонь.

И, не оборачиваясь сказал:

— Добро пожаловать. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— Можете, — прошептала я в тишине. — Мы пришли сделать подношение богине.

Он обернулся и жестом пригласил нас пройти вперед. Лицо у него было стариковское, но спокойное, доброе и мудрое. «Именно он-то, — подумала я, — и пропитал этот храм исходившим от него ощущением покоя».

— Богиня, — ответил он, улыбаясь, — не просит подношений.

Я изумилась. Мне доводилось видеть храмы Анкурума с их заточенными в священных загонах волами, овцами, козами и голубями, готовыми для принесения в жертву, и пополнявшими казну храма, даже пока они умиротворяли бога.

— Что же тогда… — начала было я.

— Посмотрите ей в лицо и попросите ее о том, чего хотите, — сказал жрец, — как попросили бы добрую мать. Если она сможет, то обязательно выполнит вашу просьбу.

— Ваша богиня для нас слишком мягка, — холодно произнес Дарак. — Мы хотим, чтобы она помогла нам на Сиркуниксе, потому что мы носим ее цвета. Улыбка жреца не изменилась; лишь чуть потемнели глаза, вот и все.

— Если вы молите о смерти другого, она не прислушается, что правда то правда, — сказал он, — но если вы молитесь о своей безопасности, то это другое дело.

Я кивнула. Жрец повернулся и поднял взгляд на кумир. Глаза Дарака устремились туда же, и мои тоже Она походила на куколку: в белой мантии, черноволосая, с красной лозой вокруг лба. Куколка, и все же…

«О, кроткая, — мысленно прошептала я, — я проклята и мне не следовало бы говорить с тобой, но будь ко мне добра, ибо сердце мое открыто. Если один из нас должен умереть, то пусть это буду я, а не этот человек — не столько ради него, сколько ради меня. Если ты существуешь, то ты знаешь меня и мою беду. Пожалей нас обоих и спаси его; сделай его храбрым, какой он в сущности и есть, даруй ему победу, которую он желает, а если смерть, то пусть она будет быстрой и чистой. Для обоих».

Глаза у меня горели. Я опустила их, и в этот миг жрец заговорил.

— Она слышит, — сказал он.

Любопытно, но он, казалось, точно это знал. Затем он внезапно протянул руку и сорвал два красных листика с венца богини. Оказывается, венец был настоящий, а не нарисованный.

Он повернулся, взял мою руку и вложил в нее листья.

— По одному на каждого, — сказал он.

Мои пальцы сомкнулись вокруг них, прохладных и свежих, у меня на ладони. Жрец кивнул и снова ушел через узкую дверь.

Я посмотрела на лицо Дарака, и увидела, что его мрачное настроение прошло. Значит — это сработало. Суеверие против суеверия; я тоже ощутила чувства радости и освобождения.

Мы вышли, и день стал еще теплее. Я вложила один лист лозы в его руку. Он ничего не сказал, но когда мы шли обратно к конеферме, я знала, что он охвачен уже нетерпением, думает о колеснице, тройке, ревущей толпе, летящей Прямой, славе и призе. Я не знала, что из всего этого выйдет, но он снова стал Дараком. И это для него был День Победы.

Сперва он сходил на конюшню поухаживать за тройкой вороных, проявлявших во время чистки нетерпение и норовистость, словно чуя, что время пришло. И уже много позже пришел поесть скудную трапезу: хлеб, кусок-другой холодного мяса, вино и вода в равной мере. Беллан вился вокруг нас, удерживая в узде наши аппетиты. Я не ела, не могла рисковать, что явятся те боли и отвлекут меня, но все, что мне нужно, я приняла предыдущим вечером. Распар отправился в Анкурум прежде нас. У него будет собственное отличное место на трибуне, неподалеку от ложи Градоначальника. Повсюду бегали конюхи, и вскоре колесница и тройка тоже отправились к конюшням Сиркуникса для традиционной проверки. Мы — Беллан, Дарак, Маггур и я — поехали после, в сопровождении других конюхов. — Каждому колесничему нужна собственная армия, — заметил Беллан, — в этот день войны.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация